txt by Александр ПАВЛОВ // gifs by UNOMORALEZ // published 15/02/2012
Как-то другой еврей и режиссер, но уже канадский, а не американский, Дэвид Кроненберг у истоков своего творчества тоже снял пару реально вставляющих, абсолютно скучных и невыносимых для просмотра фильмов, а потом быстренько стал делать кино. Сам Кроненберг сказал об этом так: «Когда меня попросили сделать первое в моей жизни коммерческое кино «Они пришли изнутри», я ответил, что его снимать не умею, разве что фильмы»… Так и Кубрик, поначалу стал снимать фильмы, кое-какие из которых предпочел предать забвению. Добро, что злопыхатели-поклонники эти фильмы нашли и предали суду публики. Так что режиссер долго тренировался, прежде чем у него получилось настоящее кино. Но в итоге все же вышло. Кубрик как таковой начинается с фильма «Доктор Стрейнджлав».
Так Кубрик и снимал кино – главным образом про просторы – про просторы войны, про космические корабли, бороздящие просторы вселенной, в которой живет странного вида дитя, а также про просторы батальных сражений XVIII века и еще про просторы большого дома «Вида сверху». Куда только мог, Кубрик пытался добавить живописи, классической музыки и литературы. А еще больше философии, если было можно. Если бы Ницше был евреем, Кубрик любил бы его больше и потому использовал бы идеи чаще. А так любил, но в меру.
Зато Фрейда пришлось любить больше, чем тот того заслуживал, то есть сверх меры. А как иначе? Нужно же кого-то любить сверх меры. И потому многие сюжетные ходы своих фильмов Кубрик пытался основывать на идеях Фрейда – о жутком, остроумии, бессознательном и т.д. Кроме того, сам Фрейд жил в Вене, а Вену Кубрик тоже сильно любил. Так любил, что фактически про нее снял фильм «Широко закрытые глаза» (это экранизация лохматой книжки, действие которой происходит в Вене начала века, а не в Нью-Йорке, как у режиссера). И, вложившись в это кино, сильно устал. Голливудские заправилы и слушать бы не стали отговорок типа «Я устал, я ухожу». И потому Кубрику пришлось умереть.
Но прежде чем умереть, нужно было закрыть один вопрос. Кубрик давно вынашивал идею забабахать чего-нибудь такого. И чем-нибудь таким была его задумка сделать кино про «искусственный разум». Но так как снять его было реально сложно и Кубрику уже не под силу, он решил отдать его на реализацию какому-нибудь удачному коммерсанту. А что, разве были тогда в Голливуде другие гениальные евреи, к тому же удачные коммерсанты? Нет, не так. Разве были более гениальные евреи от режиссуры? Ясно, что были. И много. Среди них Спилберг. Кубрик прикинул и решил тролльнуть младшего товарища, мол, снимай, вдруг чего, да и выйдет. И тот взялся. И сделал…
Спилберг, разумеется, снял шедевр. Но так, как мог, исключительно по-спилберговски. Со слезами и чрезмерной эмоциональностью. Можно представить, как на съемочной площадке он орал на актеров, требуя больше слез, БОЛЬШЕ! Он кричал в режиссерский матюгальник: «Я хочу чувства! Я желаю утонуть в ваших слезах… Ваших и в слезах зрителя!» И что же, так и вышло. Зритель обливается ручьями слез, сопереживая мальчику, который даже и человеком-то не является. Таков Спилебрг.
Кубрик сделал бы по-другому. Скорее всего, сам Кубрик бы цинично хохотал, наблюдая за смертью робота-малолетки, умеющего как бы чувствовать. Кубрик бы снял так, чтобы зритель не плакал. Но тогда история об искусственном разуме в соответствии с заветами Фрейда превратилась бы в жуткую сатиру. В любом случае ясно, что таким кино бы не вышло, и потому снимал его Спилберг. В итоге, как когда-то в экранизации «Голого завтрака» было скрещено новое существо «Берроуз-Кроненберг», так и в «Искусственном разуме» появилась новая разновидность режиссера «Кубрик-Спилберг» – смесь гремучая, уникальная и разовая. Сегодня живет и снимает только одна часть этой формулы.
И там, на еврейских небесах, которые представляют собой лишь более высокий этаж по сравнению с небесами для обычных, простых людей, Кубрик сидит вместе с другими гениальными евреями-бунтарями и обсуждает, что сделал еврей Спилберг из его гениальной задумки. Фрейд, которого Кубрик читал много и по делу, терпеливо выслушивает излияния души режиссера и выдает диагноз: «Волноваться не о чем, Спилберг – твой названный сын, который должен был убить отца и сделать так, как считает нужным, то есть плохо; но на дворе XXI век, народу надо плакать и умиляться котятам или хотя бы чувствительным маленьким роботам, ему не нужны твои философские экзерсисы». Кубрик успокаивается, отпивает глоточек из чашечки, что возле него, и, улыбнувшись, вместе с Фрейдом отправляется вдаль еврейских небес, растворяясь на серо-мутном горизонте.