Тюрьма – особый топос, имеющий собственный уникальный дискурс. Наиболее очевидно это в отношении России. Эта страна – сплошная зона. Здесь тебе порвут фуфло за то, что читаешь книги или носишь очки. Тут тебя натянут на хрящ любви по любой причине, нагнут в толкан и опомоят: будут дрочить и ссать на твои лицо и зад. В России влачат гнусное существование стада терпил и чертей, а кто не мент, тот блатной. Лучше бы этой страны не было, но тогда, вряд ли бы появились на свет замечательные наблюдения Вячеслава Андреевича Майера. Развлеки, почешежопь себя, читая эти заметки.

«Обывателей Сибири лет десять тому назад очень развлек случай с одним каннибалом из Таджикистана, который людоедством боролся много десятков лет с несправедливостью, завлекая и ‘пожирая’, точнее, скармливая другим, ментов-пенсионеров всесоюзного значения, разных орденоносцев и заслуженных работников, у которых самих руки по локти в крови. Слыл очень добрым и гостеприимным человеком. Весной и осенью ездил в сибирские и дальневосточные города, где торговал фруктами и пряностями, а также другими домашними изделиями.

Отличался редчайшей способностью определять в покупателях бывших чекистов, энкэвэдэшников и эмвэдэшников, с ними знакомился так, что они принимали его за своего, бывшего соратника по лагерной и прочей службе.

Из пенсионеров всесоюзного значения изготовлял твердокопченые колбасы — сервелат, салями, имея для этого в саду коптильню. Бывало, закатывал и тушенку под вид кроличьей с лавровым листом и перцем-горошком. Обвалочные кости и лысые головы ментоед использовал как топливо. Людоеды в отличие от писак на тему людоедения, знают, как и охотники-таежники, что кости хорошо горят, долго держат тепло и рассыпаются в чистейший пепел, коим хорошо чистить посуду. Одежду раздавал нищим на вокзалах. Лично изделия из ментов не потреблял, а колбасы и тушенку увозил в Сибирь, продавая в местах расположения лагерей охранникам, которые в драку раскупали и облизывались.»

«Уголовник не относится к категории людей, хотя внешне на них похож. Он ближе к трупам и мумиям, но в отличие от них находится в движении, то есть ‘живет’. Живет так, как живут черви и амебы, поглощая и выбрасывая. Это чучелизированный человек, то бишь, выпотрошенный от всего — души, тела, эмоций.

Так на практике прошедшие сквозь зоны почти все становятся людьми ненормальными, чучеками. Поведение их постепенно трансформируется, упрощается, соответствует стойловому содержанию. Заболевает человек тюремной шизофренией. Речь избавляется от придаточных и распространенных предложений, слова становятся малоосмысленными. Новый набор слов по фене — языку изобилует шизофреническими окончаниями на ‘як’, ‘ак’ — вторяк, первак, ништяк, долняк, голяк, близняк, коммуняк, блатняк, партак. Распространенный набор слов, заменяющих описание, — вкоцан (хорошо одет), бикса (стоящая, симпатичная девушка), гонит (думает о своем деле), крыша поехала, шифер сыпется (человек сходит с ума) и т. д.

Зэк-чучек вступает в половые отношения со всем тем, что движется, течет и изменяется. Насилуют трупы людей и животных; у забредших в зоны собак и кошек выдергивают зубы и приучают сосать и лизать члены, их также насилуют. Подковы лошадей приваривают к сплошному листу железа, и весь отряд блаженствует в дикой сексуальной вакханалии. Используют насекомых — мух, тараканов, шмелей, вшей, клопов, мокриц, муравьев, мошек, червей. Как? На глянцпенис надевают резиновый манжет и его заполняют водой, на не залитую часть пускают насекомых, которые бегают, кусают, раздражая член до эрекции. На это действо собираются любители посмотреть ‘летающий секс’. Поражаешься знанию энтомологии зэками. Домашние мухи редко используются для такого секса, больше подходят осенние, полевые, которых называют жигалками. Они, в отличие от домашних, кусают так же, как и мошки. У летающих мух, жуков отрывают крылья, чтобы не улетели и были злее. Насилуют птиц, мышей, ящериц и змеек; птиц надевают на хрящ любви, а мышек, ящериц и змей потехи ради вставляют в фуфло пидорам. Очень смешно. Видения Иеронимуса Босха бледнеют перед этой чучекской секс-фантазией. Из мяса, сала, резиновых перчаток изготовляются женские половые органы.

Считается в зэковской среде, что переспав с чушкой, избавишься от венерических болезней, полученных от пидоров и блядей. Свиньям такие ухажеры нравятся, они прибавляют в весе и всегда находятся в прекрасном настроении.»

«Зона травмирует человека до основания. Мучительно наблюдать за истощенными людьми, впавшими в жор. Это такое разрушение психики, когда хочется есть, есть, есть — без конца и без начала. Всегда. Жор от слова жрать. Жорный чучек ест все подряд — плесневелый хлеб соседа, протухший маргарин, промасленную бумагу, все, что является съестным или когда было им. Блатные бросают ему свиную шкурку от сала, которой они драили сапоги, она черная, грязная, пыльная. Жорный ее съест. Мужики и блатные еще в состоянии сдержать себя, не впадать в жор. Молодые крепятся. Старики, инвалиды, алкоголики — все в жоре. Черти копаются в мусорных свалках, ищут рыбьи головки от хамсы и кильки, разваренные кости, очистки, выброшенные жабры океанических рыб. Из них варят суп, пьют это вонючее грязное месиво. Им, вроде, и ничего не делается. На то они и черти. Чертей сразу видно — они обмусоленные, одежда в подтеках, облитая помойным супом. От них на расстоянии несет падалью. В их чайниках всегда тысячу раз прокипяченый чайный заварной мусор. Чай такой коричнево-черный, употребление его приводит к отеку ног, они становятся грузными, слоновыми, рыхлыми. Меняется походка, черти не ходят, а передвигаются, раны на их теле не зарубцовываются, они всегда гнойные, открытые. Летом на этих ранах всегда, когда черти спят, сидят мухи. Черти их не чувствуют, кажется, что даже довольны тем, что вызывают интерес у мух. И летают такие жирные мухи по казарме, от одного вида которых наступает тошнота, пропадает аппетит. Черт всегда просит, просит глазами, упершись взглядом в еду, просит отдать ему баночку от консервов минтая: ‘Не выбрасывайте, она мне сгодится’. Черт ее оближет, пальцем грязным впитает оставшиеся жиринки. Черту все можно. Он не кушает, а хавает, то есть глотает, набивает ненасытную утробу. Он умоляюще просит объедки, выпивает пролитое на оцинкованный стол, сгребая сначала в ладони. Черт всегда в жоре. Жор даже на воле не проходит. Идет человек по улице и подбирает все съестное, кладет в карманы, в сумочки. Он, жорный, копается в мусорных корзинах, слизывает сладкое с конфетных бумажек вместе с оставшимися слюнями и плевками.»

«Ни самый ученый специалист по выдумыванию мучений в Древнем Китае, ни самый законченный садист-изувер не в состоянии перещеголять выдумки участников разборки. Виновного привезут в лес и привяжут ноги к согнутым верхушкам берез, которые разорвут человека на части, подвесят за ребра, позвоночник, лопатки на сучья, вскрыв живот; посадят на кол-лом, воткнутый в муравейник — человек погибнет за неделю. Вольют ртуть в желудок и гибель от отравления неизбежна — медицина будет бессильна. Втолкнут в металлическую бочку от солярки, руки и ноги просунут в пробитые отверстия и, закопав в землю, зальют бочку экскрементами. Четвертуют на пробензиненной плахе, приковав обручами-скобами к ней грудь, туловище, руки и ноги, а затем привяжут к машинам и по сигналу вырвут в мгновение руки и ноги, да так, что плаха в воздухе повиснет: крик глушится машинными выхлопами. Останки — плаху с еще живым человеком-корягой, руки и ноги сожгут тут же.

В городах растворяют соляной кислотой в ваннах. В Шелехово на алюминиевом заводе были случаи, когда вталкивали в электролизные камеры — один сизый дымок и табачный запах оставался от бывшего господина Вселенной… Могут запечь, зажарить в собственном соку — свяжут, обмотают веревками, обмажут глиной, и… кладут под костер. Это одна из самых мучительных смертей. Легким исходом считается, когда просто убивают, растворяют в кислотах, сжигают, варят. Обычно перед этим над жертвой изголяются и глумятся, вымещая всю дикость на коллегах-соратниках, нарушивших воровской закон. Чучек правит суд над зэком, применяя свой, воровской кодекс. Во время разборок в районах Тюменского Севера человека загоняют в манессмановские нефтегазовые трубы. Известны случаи, когда, проползая десятки километров по трубам, лежащим в вечной мерзлоте тундр, содрав все ткани на руках, ногах, спине, лице зэк оставался живым, на всю жизнь приобретая страшное психическое заболевание — боязнь закрытости, темноты, металла, ржавчины — закрытых помещений, посуды, окон.

Изверги в Омске, Новосибирске, Хабаровске помещают человека в вентиляционные шахты кинотеатров — сильные воздушные потоки за несколько дней иссушают связанного человека, превращая его в высохшую мумию. Крик не поможет, музыкальное сопровождение фильмов, и шум вентиляторов заглушают стоны погибающих в муках.

Сажают с обнаженным задом в небольшую бочку с голодными крысами, которые через сутки вылезут через живот; мучительна смерть утоплением в горячем парафине или живое захоронение в пластиковом мешке под могильной плитой на старом кладбище. Морозят руки, ноги и на глазах живого человека их отпиливают металлической ножовкой, заставляя обрубок танцевать; зажимают голову тисками, вставляют в прессы, превращая в лепешку, выбрасывают с вертолетов, кладут в рамы, распиливая по частям вместе с бревном; опускают в бетонную смесь площадным вибратором, в лесных зонах Красноярского края на человека валят штабель леса.»

«Многие люди, как ни крутись, воры. Один увел, отбил жену у другого. Как назовешь это явление? Конечно, воровство. Правда, ему нашли другое, поэтическое определение: любовь. Они, дескать, друг для друга созданы. Воровство, осуществляемое повседневно и ежечасно — известное воплощение идеи равенства. Справедливо же — попользовался, отдай другому. Бывает, что и воры отдают что-либо даром, как бы возвышаясь над хозяйкой их души — собственностью. Ни одна профессия не требует такой специализации, как воровство: есть ‘трупники’, занимающиеся изъятием золотых коронок в моргах, ‘корабельные крысы’ — те, кто пасет плавсостав, ‘рэкетиры’ — вымогатели у удачливых кооператоров и дельцов, ‘вооружейники’ — воруют оружие у заводской охраны, в милицейских отделениях. Специализация воровского мира тесно связана со спросом. Требуются иконы — жди грабиловки церквей, монастырей, музеев. Постоянный спрос на мясные продукты заставляет обматываться колбасой мясокомбинатчиков, прижимать к сердцу вырезку вместо грудей и надевать протезные ягодицы из фарша. В продажный вес что угодно можно вогнать — соленую кровяную грязь, перемолотые кости, истертую в порошок щетину. Нарастить вес в сыре и масле можно парафином и туалетной бумагой, в меде — сахарином и сахаром, в коньяке — спиртом, в марганцовке крашенным.

Кидалы — особые воры и это явление отражает новую, более развитую стадию воровства на пути к всеобщему. Начало его — годы Гражданской войны. До этого Россия славилась обманными манипуляциями нищих-‘калунов’, которые брали на выкуп больных, калеченных детей и с ними бродили по дорогам и селам, прося милостыню. Иногда для этой цели калечили детей и носили уже мертвых. Кидальство — специфический обман: ‘обернутая материалом чурочка’ делается похожей на ребенка и с ее помощью собирается подаяние, ‘ребенок’ при этом ‘сосет грудь’ — легко и удобно, обошел поезд и выкинул в окно. Само понятие ‘кидальщик’ идет от продавцов семечек и табака, которые тренированным закидом в карман ссыпали не стакан, как положено, а четверть его. Лузгайте, граждане, курите на здоровье! Химичит — значит кидает. Ушлые все пошли, друг друга норовят обмануть. Посмотри, продает чистый, крупный картофель. Покупай. Но он собран с полей, расположенных вокруг хим-олово-свинцовых комбинатов. Для себя продавец там не сажает, это для продажи — гостевой.»

«Люди пьют все, что течет, движется, переливается, мажется, красится, нюхается, тянется, слюнявится, прилипает к телу, губам, ушам; все, что грызется, переваливается на языке, смакуется; все, в чем есть градусы — любые: спиртные, эфирные, кислотные; все, из чего идет балдеж, кайф, цимус, выход в себя и из себя, а так же от всего — ментов, людей, матерей, друзей, корешей; творят спирт из всего — томатной и сапожной пасты, из овощных и рыбных консервов, соков и ростков бамбука; известкуют овес, рожь, ячмень в молочных бидонах и спирт готов — одуряйся, мочись, балдей. Спирт есть везде, даже во вшах, ежели их собрать и перегнать, получится вшивая настойка, пот от которой уничтожит всех живущих на теле и одежде вшей. Спирт есть во всем живом, мертвом, гнилом, здоровом и радостном. Только уметь надо его добыть, выгнать. Хорош спирт из экскрементов, что гонят китайцы, прекрасен хмель из молока, что делают буряты, похож на спирт настой из грибов, что пьют коряки, эвены, ороки, орочи. В этом случае лучше всего пить вторяк после перегонки телом, то есть мочеиспускания этих чудаков. Пьют люди крем сапожный, намазав на кусок хлеба, и откусывая куски, где спирт впитается в мякоть; тянут клей, проболтав его в ведре размочаленным обрубком палки, укрепленной на сверлильном станке; не подыхают, глотая гидролизный спирт в Зиме, Тулуне, Бирюсинке и прочих пунктах. Ты, небось, не знаешь, что человек так пропитывается спиртом, что самовозгорается ‘синим пламенем’ и горит тихо, не делая пожара. Горит, горит и не догорают только рожки да ножки, черепные коробушки, ботинки ЧТЗ и ‘Скороход’, а также втулки-бобушки в половых органах. Хорошо горят, сам видел, как полыхают полные, крикливые и беззубые бабы.»

«Коллективные формы зэковского онанизма распространены широко и повсеместно и называются сеансами. Онанируют большинство зэков, ‘восхищаясь’ актрисами, теле-аэробикой, фильмами, разглядывая журналы, читая сексуальные описания в художественных произведениях. Они устраивают подглядывания за женщинами-вольняшками в туалетах, в школьных классах, забираясь под лестницы, наблюдают за сношениями с педерастами. В Пятой новосибирской зоне, расположенной в густонаселенном районе города, по тайной договоренности с зэками за плату женщины и даже девушки в оговоренное время выходят обнаженными на балконы. При помощи особых переносных эркеров-зеркал в зоне ловится их отражение. Женщины при этом, как в половых плясках зулусов и бушменов, совершают сексуально-пригласительные движения, играют с партнершами, вступают в половое общение с любовниками. Такой ‘балконный стриптиз’ смотрят десятки зэков, при этом онанируют — ‘плывут’ по зоновской терминологии.

В тюрьмах Омска, Иркутска, Новосибирска часто в камерах выбирают генсека параши — генерального секретаря камерного унитаза. Генсек параши всецело отвечает за толкан. Генсеков при этом доводят до состояния ‘шифер сыпется с крыши’, до сумасшествия. Каждый идущий на парашу по большой и малой нужде обязан у генсека взять разрешение, то есть спросить по полной форме: ‘Товарищ генеральный секретарь параши, можно мне посетить парашу?’, Генсек должен ответить полно: ‘Пожалуйста, посетите мою парашу’. Уходя с параши, посетитель спрашивает: ‘Товарищ генеральный секретарь параши, можно мне покинуть парашу?’ Генсек обязан ответить: ‘Спасибо, пожалуйста, покиньте мою парашу’. И так отвечать каждому. Если в камере десять-пятнадцать человек, можно генсеку и поспать ночью пару часиков. А как быть, ежели в камере сто – сто двадцать человек? Вы скажете, что можно и не отвечать. Попробуйте не ответить, за вами следят — в случае уклонения от ответа избивают, душат, помоят. Тяжело таким генсекам.»

«В уголовном мире известно, что банды, группы, шайки, кодлы, в которых задействованы дамы, отличаются особой изощренностью и коварством. Такие Зойки-Золотые ручки, попадая в женские зоны, превращают их в кромешный ад. Сохраняется все, присущие мужчинам группы зэков, точнее зэчек: паханы здесь именуются блатнячками, мужики — работнячками, черти — помойницами, педерасты — ковырялками-лизалками. Каждая блатнячка — кобел имеет на подхвате одну или несколько ковырялок, то есть свой гарем, члены которого обслуживают кобла — варят ей чай, стирают белье, достают продукты, услаждают лесбийскую страсть.

Пахан-кобел, окруженный девочками, настоящий вампир — зависимость помойниц и ковырялок от ее прихотей не знает границ — они даже обязаны менструальные выделения вылизывать, пятки чесать, в груди играть и развлекать ее сеансами от журнальных рассматриваний мужчин до собственного показа. Коблы все время пребывают в ревности и любовных разборках и выдумывают наказания. Одно из самых легких — запрещение говорить с провинившейся ковырялкой и обязанность всеми способами ее ущемлять. Запомоенные ковырялки — ворох лохмотьев, обгаженных, обляпанных. Выход из подобного состояния для падших почти невозможен, так как в женских зонах затруднен переход из-за их разбросанности. Зоновские врачи говорят, что избитого до синевы мужика можно встретить редко, а женщины уродуют женщин до полной синевы, избивая для начала мокрыми полотенцами и валенками, заполненными тяжелыми предметами. Бывает, насильно надевают на голое тело мокрую маломерную рубашку, которая ссыхаясь, со страшной болью корежит грудную клетку. Редко кто из женщин, пройдя зонный ад, может стать женой или матерью.»