txt by Антон КОРАБЛЕВ // published 31/01/2009
«Неважно, откуда пошел замысел фильма — от «высокого» или «низкого». «Синий бархат» родился от цветового ощущения: красный рот, зеленые глаза, пронзительный свет, что-то от Эдварда Хоппера. «Малхолланд драйв» начался с мини-сериала, а «Внутренняя империя» — с разработки к моему вебсайту www.davidlynch.com. Только потом осознаешь, что лежит в основе, которая обрастает магией и преобразуется в совсем другую форму».
«Я ловец идей. Этот процесс сродни рыбалке. Желание поймать идею — как наживка на крючке. Иногда приходят только слова и фразы, иногда встает перед глазами дизайн комнаты, цвет ее стен, ее пространство и звук…»
«Вот висит на стене картина — разумеется, у нее есть автор. Перед картиной стоит зритель. Между ними — силовая дуга. И каждый раз она разная — в зависимости от того, кто зритель. Картина остается той же, а вот восприятие меняется».
«Не думаю, что люди принимают такой простой факт: в жизни нет смысла. Мне кажется, из-за этого людям страшно неуютно».
«Чем «конкретнее» фильм, тем легче публике примерить его на себя, на свой жизненный опыт. Чем более фильм «абстрактен», тем больше у него разных интерпретаций».
«Вы видели, как собаки играют в гостиной? Похоже, что они правда получают удовольствие. Катают мяч, грызут вещи, тяжело дышат и выглядят счастливыми. Люди задуманы точно так же. Мы должны быть вполне счастливы. Не знаю, почему у нас не получается».
«Цифровое изображение — это будущее, кино — динозавр!»
«У моего деда был доходный дом, с квартирками без кухонь. Один жилец жарил себе яичницу на утюге. И откручивал каждый вечер антенну с машины, чтобы ее не сломали. Я чувствовал страх, разлитый в воздухе. Он стал прекрасным горючим для будущего огня».
«Я смотрю на мир и повсюду вижу абсурд. Люди непрестанно делают странные вещи, до такой степени странные, что мы умудряемся их не замечать. Поэтому я люблю кофейни — там все на виду».
«Говорят, мы используем только 5% мозга. Хотите использовать его на все 100? Медитируйте! Целые авеню света зажигаются автоматически. Отступает негативное восприятие жизни, уходят страхи, стрессы, депрессия, злость. Это странно и прекрасно. Это поле чистого творчества. Хотите быть более творческим человеком? Хотите больше любви? Ныряйте. Не куда-нибудь, а в самого себя. Вы почувствуете вещи, которые и представить себе не могли».
«Нам кажется, что с возрастом мы начинаем понимать закономерности, но в действительности мы только утрачиваем воображение. Ребенком я воспринимал мир как волшебство. Конечно, у меня были обычные страхи, например, перед походом в школу, но они ведь были у всех, так что казались мне совершенно нормальными».
«Когда кончился «Твин Пикс», я почувствовал грусть. Я не мог заставить себя покинуть его мир. Я был влюблен в Лору Палмер и ее противоречия: блестящую на поверхности и умирающую внутри. Я хотел смотреть, как она живет, движется, говорит».
«Если у вас пересох газон, необязательно поливать его весь день, достаточно 20 минут утром и вечером. А если поливать весь день — не избежать эрозии».
«Сахар делает меня счастливым и вдохновляет. У меня тяжелая сахарная зависимость. Я называю его «гранулированное счастье».
«Секс — удивительное явление. Это вроде джаза: вы можете слушать одну попсовую песенку сколько угодно раз, но с бессчетным количеством вариаций. Секс должен быть таким же. Одна мелодия, но множество аранжировок».
«Когда смотришь со стороны, поразительно, какие вещи могут казаться сексуальными».
«Не ищите в моих фильмах никаких символов».
«Мне хочется, чтобы мои фильмы выходили на экраны, а не самому выходить в свет. Я думаю, не следует слишком интересоваться судьбой своих картин. Это похоже на школьную жизнь ваших детей. Вы должны позволить им решать за себя, не извиняться за них, совать десять баксов, поддерживать при случае, и говорить, чтобы не дружили с вон той девчонкой. Потом отправлять их из дому и заниматься своими делами».
«Самое ужасное в современном мире: люди думают, что герои телевизионных новостей умирают без боли и без крови».
«Зло существовало всегда, но оно было сбалансировано с добром — когда жизнь текла медленнее. А теперь массмедиа вывалили на людей столько, что те уже не справляются».
«Единственный писатель, с которым я чувствую родство, это Кафка. Я в него действительно врубаюсь. Если бы он написал детективный сценарий, я бы охотно снял по нему кино».
«В молодости, когда я работал разносчиком, я постоянно ел соевые бобы. Они плохо усваиваются, но стоят недорого и полезны для здоровья. Потому я их и ел».
«Я не понимаю политику. Не понимаю самой идеи двух сторон. Мне кажется, что хотя бы что-нибудь хорошее, как и что-нибудь плохое, должно быть в каждой из них. И хотя всегда есть середина, на нее как будто не обращают внимания. Наблюдать за этим очень утомительно — такое чувство, что мы не движемся вперед».
«Смерть пугает меня тем, что это слишком большая перемена. Но старение мне интересно».
«Нужно быть настоящим монахом. Но я не всегда осознаю это: во мне есть слабости, и они заставляют меня лететь на огонь».
«Билли Уайлдер рассказывал мне историю о том, как продюсеры потребовали у него сократить картину. Он сокращал, сокращал и в результате, к ужасу финансистов, добавил еще 15 минут».
«Не надо самому страдать, чтобы показать страдание. И зрители не любят сами страдать, зато охотно смотрят на страдания других».
«У меня нет планов на телевидении, у меня нет планов в кино. Будущее за Интернетом. Последние восемь лет я много времени уделяю сайту davidlynch.com. Мне нравятся истории с продолжением, потому что никогда не знаешь, куда они могут привести. Возникает ощущение неизвестности впереди. А сайт — это пространство для огромного количества маленьких экспериментов, в том числе и с продолжением».
«Язык кино говорит больше, чем сюжет или слова».
«Я часто плачу, когда читаю на свои фильмы рецензии».
«Если у вас нет права на окончательный монтаж, считайте, что вы потеряли картину».
«Я привык, что мои фильмы не идут хорошо в прокате, и я привык, что не всё хорошо с критикой».
«Мозг — это великолепное место, опасное и в то же время комфортабельное, никто не знает, где его границы».
«Лос-Анджелес — это город, куда ежедневно съезжаются молодые люди в погоне за мечтой. Да, она сбывается далеко не для всех. Когда-то я тоже приехал сюда тридцать лет назад, это было в августе, ночью, и больше всего меня поразил свет. Он бил отовсюду, я никогда не видел такого света. Это открыло во мне какой-то шлюз, и я ощутил прилив свободы. Голливуд, как и Лас-Вегас, — это открытая дверь из автобуса или из самолета. Вы выходите, и перед вами открывается мир».
«Я люблю Америку, даже если меня больше ценят в Европе за мои сюрреалистические абстракции. Но и в Америке были люди, которые проникали вглубь сюжета, — Хичкок, Уайльдер, Кубрик. Неважно, в конечном счете, где мы живем, — важно обрести внутреннюю свободу самовыражения»
«Люди, любовь, тайны — это то, что есть во всех моих картинах. Я перевожу идеи на язык эмоций. Это другой, нерациональный язык. Если, допустим, дом разрушен, это не значит, что следующей сценой будет самоубийство. Для сексуального эпизода недостаточно идеи, нужно чувство. Зритель безошибочно отличает, органично ли сцена выросла из идеи, или мы произвели ее искусственно. В семени (идее) содержится целое дерево будущего фильма. А потом, когда работа окончена, возникает «синдром посткоитуса» — странное ощущение вакуума и период нового поиска».
«Я ненавижу лоснящиеся и красивые предметы. Я предпочитаю ошибки и случайности. Поэтому я нахожу приятными предметы подобно порезам и синякам — они — подобны небольшим цветочкам. Я всегда говорил, что, если вы назовете что-нибудь ‘порезом’ или ‘синяком’, люди будут подсознательно взволнованы этим. Но когда Вы видите тот же самый предмет в природе, и Вы не знаете, что это, он может быть очень красивым».
«Фильм состоит из многих элементов, каждый из которых важен. Иногда визуальное воссоздание произведения приводит к тому, что часть этого произведения придерживается изменений. А иногда получается так, что рассказ побуждает тебя к визуальному воссозданию. В фильме важно и то, и другое. Тут не существует правил, но в итоге, все части сливаются воедино. И это — единственный способ создать что-то интересное».
«Что я пробую делать с каждым холстом — это создать ситуацию, в которой краска может быть сама собой, что означает высвобождениe любой рациональности. Важно дать идеям расцвести без излишней оценки или вмешательства. Красота детей — их способность смотреть на мир открыто, без ограничений, накладываемых интеллектом. Ваш интеллект может сдерживать так много замечательного, фантастического. Без логики или причины, имеется всегда что-нибудь еще, что-нибудь невидимое. Мир скорее не определен, чем определен».
«Я никогда не заканчиваю так, как я предполагал это сделать. Будь это фильм или картина, я всегда начинаю со сценария, но я не следую ему полностью до концa. Намного больше случается, когда Вы открываете себя для работы и позволяете себе действовать и реагировать на нее».
«Каждая работа «говорит» с Вами, и если Вы слушаете ее, она приведет Вас туда, куда Вы и не мечтали попасть. Это — то взаимодействие, которое делает работу более богатой».
«Одна из причин, почему я предпочитаю черно-белую живопись, или почти черно-белую — это то, что, если у Вас есть некоторая тень или затемнение в рамке, то ваш разум может проникнуть туда и погрузиться в мечту. Вообще, цвет немного слишком реален. Это — слишком ограниченно. Это не дает Вам пространства для воображения. Если все видимо, и есть слишком много света, предмет это то, что он есть, но это не более того».
«Должен признаться, что мне не очень нравится жанр научной фантастики. Понимаете, мир на самом деле намного глубже и, вместе с тем, тоньше, чем мы думаем. В нем происходит много событий, к которым нам не дано прикоснуться. А волшебство кино заключается как раз в возможности выразить любой феномен, который вам интересен. Вот почему я так люблю свою работу. Иногда может показаться, что я нахожусь вне реальности, но на самом деле я часть ее. Вот и все».
«В каждом из нас живет частичка ученого и исследователя».
«Я стараюсь ни на что не отвлекаться в процессе работы, так как это неминуемо приведет к плохим результатам».
«Каждый фильм — катастрофа. Вопрос только в том, каких она масштабов».
«Совершенства не бывает, однако я с любовью отношусь ко всему, что сделал».
«Мне нравятся различные научные эксперименты. Не так давно я изобрел новый клей для кафеля, который я развожу с водой и мукой».
«Я испытываю страх 24 часа в сутки».