Мода – явление тоталитарное. Она навязывает себя с такой же безапелляционностью и тотальностью, что и самые драстические политические режимы. Разница лишь в содержании и методах. Политический режим тоталитарного типа транслирует через пропаганду и идеологическую промывку мозгов набор устойчивых мировоззренческих истин, подаваемых как абсолютные и вечные. Смысл критики тоталитарных методов пропаганды состоит в том, что колоссальные усилия и громоздкий аппарат донесения этих истин до масс контрастируют с их скоротечностью и относительностью – глядь, а ситуация переменилась и «вечные истины» коммунизма, фашизма или демократии превратились в горстку черепков.

Кто побеждает грубый и тяжеловесный тоталитаризм? Кто разоблачает его? – Ироничный дух относительности. Это дух моды. Мода – это инструмент, созданный, чтобы сделать абсолютное относительным. Мгновение – и советский стиль воспринимается как нечто устаревшее, как нелепое напоминание о чем-то просроченном. Идеологический сезон окончен, и донашивать останки его перепроизведенных стоков могут только клиенты мировоззренческого «Тати». Либо авангардные маргиналы, рефлекторно обыгрывающие эстетику «Тишинки».

Мода – антитеза тоталитаризму. Это свободная игра относительного. Мода имеет смысл именно в полемике с претензией какого-то социального стиля на постоянство, на вечность, на абсолютность. Не будь такой претензии, не было бы и моды. Но что происходит в тот момент, когда эти тоталитарные претензии рассеиваются, сходят на нет? В таком случае складывается кардинально иная интрига: мода как агрессивный инструмент релятивизма оказывается в новой ситуации – отсутствия противника, против которого и было направлено острие ее стратегии. Сделать относительным, можно только нечто абсолютное, нечто претендующее на эту абсолютность, настаивающее на ней. Тогда все в порядке, и мода выступает как ироничный и взвешенный скальпель либеральной демократии.

Но вот враг повержен, и никто более не настаивает на властном императиве одного комплекса идей, стиля поведения, канона одежды. И мода оказывается в невесомости, в разряженной среде, стремительно утрачивает свой смысл. Да, вы правильно угадали ход мысли: перерождение моды делает ее саму абсолютной, похищает измерение ироничной дистанции, лишает ее легкости и игры. Мода сама становится на место диктатора. Из легкой умозрительной богини она перерождается в осоловелого идола, в кровавого Молоха, требующего младенческой крови и сладкого мяса девственниц.

Когда нет ничего фундаментального, оно вытеснено эфемерным, то само эфемерное становится фундаментальным. Утерять нить моды, отстать от моды постепенно из бодрящей игры становится приговором, фатальностью, смертельным кризисом. То, что не модно, то аморально, провально, преступно. Того, что не модно, в конце концов, просто не существует. В эту сторону эволюционирует мода, превращаясь в тоталитаризм нового типа.

Известно выражение «диктует моду» в отношении дизайнера, креативного модельера, стилиста, интеллектуала. Но постепенно от симпатичного субъекта, который лежит в основе процесса тиражирования удачных решений и ходов, акцент переносится на саму моду. Теперь уже сама «мода диктует», превращается вначале в диктора, а потом и в диктатора – по логике властных отношений, запечатленных в структуре человеческой речи. Посмотрите на эволюцию лингвистических понятий: изначально «мода» – это «модус» (например, модус глагола), т.е. вспомогательная форма, образующая обертона речи. Но в определенный момент «модус» становится главным законом построения сентенции, а потом и главным содержанием дискурса. Философы в ХХ веке выяснили, что структура языка отражает жесткую систему иерархического управления, стихии власти и насилия, где подлежащее, каким бы сказуемым оно ни пользовалось, всегда насилует дополнение. Перемещение внимания на «моду» ставило задачу рассеять напряженную волю к власти и имплицитный фашизм языковых конструкций. Это удалось. Но на место свергнутого тирана явился новый – мода.

Мода стала языком, и теперь уже именно ее модуляции, волнения и извивы запускают тяжелые операционные системы властных отношений. Если ваши джинсы отстают от модных веяний, то вы, скорее всего, умственно неполноценны. Вы недостаточно внимательны. Может быть, вы экономический неудачник. И скорее всего, печать порока, воплощенная в марке или линии кроя, отражает ваше внутреннее ядро. «Такие сумки уже два месяца как не носят» – ergo вы проиграли, причем безотзывно. Вы спешите исправить ситуацию – «я посмотрю новую коллекцию Прада и приобрету новую модель Якобса»… «Не выйдет! – отвечает неумолимый прокурор, мода доминирует только в сиюминутном, для нее нет прошлого и будущего; если ваша сумочка здесь и сейчас не соответствует, она не соответствует никогда; а значит, не соответствуете и вы сами. В эпоху абсолютизации моды нет ничего, что существовало бы вне данного мгновения. Так что, у вас нет шансов. Вы удалены из базы данных».

Каждый тоталитарный режим заканчивал тем, что его разрушали или просто постепенно размывали силы внутреннего протеста. Это логика революций, которая лежит в основе любых систем. Тоталитаризм моды – это специфический настрой ХХI века. И его судьба будет такой же. Мода является сегодня чистым выражением отчуждения, зла, диктатуры. Это не эстетический, но онтологический феномен. Борьба с модой, ее уничтожение, разоблачение, ниспровержение – долг каждого существа, осознающего свое видовое предназначение. Дизайнеры, стилисты, визажисты, креативщики, телеведущие, продавцы модных салонов и бутиков, парикмахеры – это новое издание Гестапо и НКВД. Восстание против них, неповиновение, а то и прямой освободительный террор – единственный правильный язык, который следует использовать против тех, кто отнимает у нас великий дар свободы.

Модельеров, модниц и модников следует расстрелять. Этого требует от нас внутренний голос. А с ним шутить опасно.