Александр Дугин о Славое Жижеке: «Короче, мы с пацанами недавно устраивали концерт Славоя Жижека. Пришла вся его целевая аудитория — подростки, пранкеры и лесбиянки с дисфункцией половой системы. Я водочки выпил, волосы назад закинул и двинул на сценку, взял микрофон и запел свои любимые Coil. И вдруг Славой в драку полез. «Отпустить мой микрофон, русская псевдоницшеанец!» — кричит, руками машет. Я его хрясь в лицо, один раз, второй, третий, он мне по челюсти, по челюсти… Пацаны разняли, конечно. Но осадок остался. Мы потом с ним сели, выпили, и он мне как на духу говорит: «Дугин, ты не понимать бытие таким, какое она есть. Бытие — она же глупая, не серьёзная штука». Я ему, конечно, противоречить стал. Мол, а как же Ницше, вот Генон писал, что… ну к консенсусу мы не пришли, но беседу затянули сказочную. Потом на улицу вышли, проболтали всю ночь, по Москве бродили, дошли до самых окраин. И видим — девочка стоит, а рядом с ней кошка. Девочка берёт её и гладит, гладит и говорит что-то про себя. Славой заулыбался, пальцем показал и мне толкует: «Дугин, а она почему к кошкам тянуться с утра? Травма детская. Она видеть свою мать, когда та писать утром. Вот её и на кошек тянуть. Гладить нужно, потому что соития с матерью не выходить в детстве!» Я рассмеялся и отвечаю: «Да не, Славой. Тут другой расклад. Девочки, особенно в её возрасте, они же все вешаться хотят. Они либо в таком возрасте вешаются, либо потом вырастают и семью заводят. Те, кому не удалось завести, это те, которые не повеселись. Женская природа такая. А если девочка не повесилась, она потом же к кошкам тянется. Скомпенсировать неудовлетворённую инфернальность». Славой так взглянул на меня, с прищуром, вспотел резко, а потом бороду мне пощекотал, пощекотал и говорит ласково: «Мы же с тобой славяне!» — «Да, почти что евразийцы!» — проговорил я в ответ и задумался. А пока я думал, пошёл дождь. Эх, весело, лето, тепло! Взялись, помню, за руки с Жижеком и побежали, побежали, а вокруг уже люди, машины, а нам всё равно…»

Владимир Набоков и рэп: «Весь рэп пошёл от экспериментов Набокова с английским языком. Связано это было с тем, что изначально его роман «Лолита» не был принят мировой литературной общественностью, а издавался только в полупорнографических издательствах. К моменту издания «Лолиты» среди чёрнокожего населения Америки было модно покупать книги «этих проклятых белых» и закручивать из них косяки либо использовать в качестве туалетной бумаги. Некоторые умудрялись даже в этой бумаге продавать героин. Самыми дешёвыми «белыми» книгами были порнографические, которые можно было свободно приобрести в канцелярских магазинах гетто. Мужчины, всё время занятые на работе, не читали «Лолиту» Набокова, а лишь использовали бумагу первых тиражей романа в своих целях. Женщины же, имевшее хоть какое-то свободное время, не связанное с детьми и домашним бытом, читали Набокова, полагая, что таким образом обретут какое-то особое знание «белой» психологии, которое они смогут передать детям, дабы те добились чего-нибудь в жизни. К середине шестидесятых годов, когда в Америке поднимается движение афроамериканцев за гражданские права, становится ясно, что те молодые афроамериканцы, которые выступают за борьбу за права, выросли на Набокове, которого им давали читать их матеря. Набоков, всё ещё не очень оценённый читателями и критиками писатель, узнаёт об этом и пытается стать членом «Чёрных Пантер», надеясь на широкое признание среди афроамериканской общественности США. Какое-то время ему это удаётся, его чтят и к его мнению прислушиваются, но потом Набокова по неизвестным причинам выгоняют из организации. Как раз в то время афроамериканская церковь переживает свой кризис, наравне с джазом и блюзом, и в церквях афроамериканцев пасторы пытаются найти новую музыкальную форму для молитв. Вначале они просто читают отрывки из «Лолиты» Набокова, но со временем становится ясно, что за одну службу в церкви невозможно прочитать всю книгу или хотя бы основные её главы, дабы смысл дошёл до прихожан. Ритм чтения пасторы постепенно убыстряют, кому-то приходит в голову наложить на это музыку, и так появляются первые речитативы. К сожалению, так как каждый пастор по-своему пытался передать содержание книги Набокова, возникают распри, в результате которых появляются первые рэп-баттлы, рэп-битвы, где два пастора борются за сердца прихожан, пытаясь максимально проникновенно донести содержание романа. К середине шестидесятых возникает движение хиппи, к которому примыкает большое количество негров, знакомых с творчеством Набокова если не по роману, то по пасторским песнопениям. Постепенно они вливаются в эту тусовку и пытаются создать что-то похожее на то, что они слышали в своих церквях в гетто. Позже эти эксперименты видоизменяются под влиянием соула и ямайской традиции и основные черты, типично набоковские, свойственные архаичному рэпу — такие как томность, вычурность и псевдометафизичность — исчезают».

Хантер Томпсон про первый угар с феминистками: «Первый угар с феминистками у меня случился в году 85-ом. Это была какая-то тусовка, посвящённая Дереку Джармену. Я жутко напился и переоделся в Кинг-Конга. И оказалось, что среди гостей были павшие мормонки, считавшие Кинг-Конга символом разрушительного патриархально-капиталистического строя. Они попросили меня снять костюм, на что я решительно сказал «нет». К ним присоединились их друзья-геи, утверждавшие, что Кинг-Конг являет собой всё самое худшее, что есть в гетеросексуальном мужчине. Я совсем охуел от этой публики и впал в какую-то апатию в связи с явным негативом, идущим в мою сторону ото всех людей в помещении. Мне стало скучно, я попытался скрасить скуку облаткой ЛСД, но настроение только ухудшилось, правда, мир всё равно поменял цвет. Я сел в тачку и поехал в зоопарк. Там мне удалось пройти мимо охраны и выпустить из клетки четырёх орангутангов, удачно поместившихся в моей машине. Не помню, как мне удалось их затащить в тачку, но, видимо, сыграл решающую роль мой внушающий доверие внешний вид. Я привёз этих обезьян на тусовку, где подкинул им немного нормального порошка, из-за чего животные стали буйными и полезли в драку с феминистками. Феминистки решили, что это мои переодетые в обезьян друзья. Одна феминистка попыталась снять костюм с одного орангутанга, из-за чего животное в диком исступлении напало на несчастную девчонку. Остальные три любителя жизни на природе последовали примеру своего ретивого товарища по видовой принадлежности и устроили великолепную потасовку. «Давайте, сукины дети, покажите им, что такое демократия, как это сделали мы когда-то во Вьетнаме!» — подстрекал я накокаиненных обезьян. Когда потасовка закончилась и приехала полиция, забравшая обезьянок обратно в зоопарк, я спрятался в подвале с тремя бутылками виски и надувной куклой Анджелы Дэвис. Было слышно, что собравшиеся наверху феминистки и секс-меньшинства никуда не ушли, а искали меня. Через какое-то время дверь в подвал открылась, и я увидел перед собой целое сборище переодетых в белое членов Ку-клукс-клана. Оказалось, что феминистки и их друзья являются членами этой организации. В считанные секунды я осознал, что сделал смертельную ошибку. Ку-клукс-клан делится на две философски антагонистичные организации. Представители первой считают, что негров создал Сатана, дабы мешать Богу и белому человеку жить в этом мире. Представители второй полагают, что негры пошли от обезьян, а значит, обезьяны тоже являются в какой-то степени неграми. Грубо говоря, согласно их мировоззрению я привёз на тусовку ку-клукс-клановцев четырёх негров, которые устроили потасовку. Непростительное действие. Меня закинули в мешок и выволокли на улицу, где уже пылал подготовленный костёр для моей провинившейся задницы. Вытащив из мешка, они меня раздели и начали подталкивать к огню. В момент, когда огонь уже начал достигать моих ног, с одним из ку-клукс-клановцев стало происходить что-то неладное. Он упал на пол и стал сдирать с себя белое одеяние. Это была феминистка. Она, словно вампир учуявший свежую кровь, увидела мой член и стала превращаться в обезьяну. Некоторые феминистки заражаются этой болезнью от лесбиянок. При виде пениса они мутируют в диких обезьян, нападающих на любую человеческую особь мужского пола, и поедают его гениталии. Остановить их можно только если вставить им в вагину томик Артюра Рембо. Томика Артюра Рембо у меня с собой не было. Возникла цепная реакция — все феминистки упали на пол, и процесс мутации начался у каждой. Они нападали на своих друзей-геев и поедали их пенисы. В какой-то момент мне удалось сбежать на улицу, где я в панике сел в свою машину и умчался прочь от этих ублюдков. В общем, угар был достойный. Так, кстати, и не ясно, кем был Дерек Джармен. Ку-клус-клановцем или феминисткой — ведь он-то выжил в этой бойне, прожив ещё девять лет».

Фридрих Ницше про беговые дорожки: «Вся моя жизнь связана с беговыми дорожками. Я обожаю беговые дорожки. Собственно, наматывая очередной километр на одной из них, мне пришла в голову идея вечного возвращения. Все мои проблемы с женщинами были связаны с моей любовью к беговым дорожкам. Я всегда выбирал тренажёр вместо бабы. К примеру, «По Ту Сторону Добра И Зла» я написал под впечатлением от беговой дорожки Jada Fitness JS-203251, а произведение «Генеалогия Морали» было навеяно USA Style SS-201. Мой учитель Шопенгауэр как-то пришёл ко мне, и я предложил ему побегать. Он пробегал всего лишь три километра на очень маленькой скорости, а потом упал и разбил нос. Я над ним тогда пошутил, что то, что нас не убивает, делает нас сильней, а он обиделся и ушёл. Слабак. Вагнер же, это великолепнейший композитор, как-то случайно задел мой любимый тренажёр Torneo Sprint T-111 и он упал, из-за чего на электронном экране остались две большие царапины. Мерзкое чмо. Я ему не смог этого простить, несмотря на его «Кольцо нибелунга». Чтоб это кольцо застряло у него в заднице. Все девушки уходили от меня, ибо я больше времени уделял философии и бегу. Из-за моей чрезмерной любви к беговым дорожкам я потерял здоровье и сошёл со временем с ума. А христиане, эти мерзкие христиане считали, что беговые дорожки от лукавого и современный технологический прогресс — предвестник апокалипсиса. Гореть им в аду вместе с их нездоровыми и ненакаченными телами. Как-то я попытался установить мировой рекорд по бегу на дорожке, но у меня ничего не вышло. Тогда в моей голове возникла идея сверхчеловека. Я её придумал в тот момент, когда смывал пот с тела и обмазывался гелем для душа. Такой увлажняющий кожу, с запахом персика. Мужской запах. Запах победы! Но и запах трагедии, который говорит о том, что тренировка закончилась и надо понежиться под душем, пытаясь рассмотреть себя в запотевшем от горячей воды зеркале».

Жорж Батай и ДДТ: «Сегодня знаменитый французский философ ницшеанского толка Жорж Батай был арестован полицией за попытку исполнения песен Юрия Шевчука в Храме Христа Спасителя. Жорж Батай в окружении пяти необрезанных неевреев (как утверждают пострадавшие попы, «вроде не жиды и не эха москвы») захватил Храм Христа Спасителя и исполнил для присутствовавших песню ДДТ «Родина». Некоторые прихожане подпевали, а некоторые от песни впали в мистический транс, в результате которого съели все свечки и иконы в помещении. После долгих и сокрушительных оваций слушатели всё-таки отдали философа в руки правоохранителям. Во время допроса Батай рассказал о причинах своего поступка и спел на бис ещё пять песен ДДТ. «При коммунизме всё было заебись. Никакие церкви не обворовывали наш ницшеанский Союз Социалистических Республик! Я счёл важным выразить свою позицию», — говорит Батай. Помимо прочего, Батай рассказал журналистам, почему Высоцкий не умел плавать, и как жена бывшего президента Франции фотографировала пенис Батая, когда им было скучно после секса. Видный московский философ, чьё имя он попросил написать пять раз в этом тексте, — но, так как он не заплатил, мы вынуждены опустить его имя, — раскритиковал поступок Батая, высказав предположения, что Батай — «засланный казачок из Америки». Сама же Америка пока решила не высказываться, а высказавшись, приобрела желание свободно христианизировать эрос. Сам же Владимир Высоцкий так объяснил журналистам своё неумение плавать: «Всех советских актёров и деятелей культуры топили в мусорном бочке, если они провинились перед начальством. Поэтому нам запрещалось учиться плавать в воде. Я хочу передать привет маме и семи мусорным бочкам, которые валяются за городом и думали, что смогут сыграть главную роль в пьесе Шекспира лучше меня!» Владимир Путин так прокомментировал поступок Батая: «Вместо Батая мы взяли Депардье, вот эта дурняшка и беснуется. Пусть этим делом занимаются правоохранители и чеченцы — я в философии не разбираюсь».

Жан Бодрийяр и гомосексуализм: «Больше всего Жан Бодрийяр не любил гомосексуалистов. Когда умер Мишель Фуко, Жан написал в твиттере, что рад смерти «ещё одного симулякра древнего грека». Помимо этого, французский философ обладал несносным характером. Часто на улице он влезал в драки. Особенно он любил драться с арабами и неграми. Ещё Бодрийяр любил всё смешивать. Кашу с томатами, синий пиджак с жёлтыми штанами и номера любовниц в мобильном телефоне. Любовниц у него было много. Практически все жили на окраине Парижа, некоторых он селил у себя дома, а потом выгонял. Книги он никогда не покупал — брал у студентов, а потом не отдавал. Любил чёрный чай с тремя ложками сахара, никогда не допивал до конца и остатки выливал в окно. Курил только дорогие сигареты, никогда никого ими не угощал и мечтал умереть от рака лёгких. Обозвал как-то Жоржа Батая «некрасивой свиньёй с кастрированным умом». Много и усиленно чинил бачки для унитазов. Если не удавалось починить бачок, он выбрасывал его в окно. Если бачок падал кому-нибудь на голову, Жан выливал на потерпевшего остатки утренней порции недопитого чая, предварительно подогрев его в чайнике. Чайник у Бодрийяра был один. Этот чайник разрисовала однажды его молодая любовница, учившаяся на факультете изобразительного искусства. «Рисовать она умела, но обладала нравом Ницше — слишком много болтала, а в людях не разбиралась, но при этом на всё имела свою точку зрения», — говорил про неё Бодрийяр. Любовница в ответ утверждала, что Бодрийяр «похотливый идиот, кьеркегоровский герой, умноженный на ноль и просто неудавшийся модернист». Говорят, что Бодрийяр своих любовниц бил, а когда не удавалось бить — резал их платья и готовил из лоскутков суп. Этим супом кормил нищих либо родственников своих пассий, устраивая семейные столы каждое воскресенье. Если суп не доедали, Бодрийяр выливал остатки в окно. Утверждал, что в молодости играл в баскетбол и употреблял пиво с димедролом, за что его били его старшие братья и младшая сестра. Младшая сестра била сильнее, потому что верила, что Жан гомосексуалист и с гомосексуалистами поступать иначе нельзя. Любил слушать итальянскую популярную эстрадную музыку. Жан агитировал своих друзей-преподавателей за отставку Папы Римского и водворение Адриано Челентано на место Его Святейшества. Бодрийяр все свои самые знаковые произведения написал под музыку Челентано. В библиотеки не ходил, с проститутками общался осторожно и не без отеческой заботливости. Коллекционировал велосипеды».

Дженезис Пи-Орридж про подростковые проблемы: «Когда мне было 15 лет, я был очень стеснительным и робким мальчиком, с которым не общались девочки, а мальчики игнорировали. Моя мать часто мне говорила, что я худой и безобразный, а отец считал меня девчонкой. Моим первым другом стал паровозик Джо, с которым я проводил всё свободное время. Как-то я посмотрел концерт Джимми Хэндрикса и весь последующий год мечтал, как мы с паровозиком выступаем на сцене, а в зале нам аплодируют фанаты и выкрикивают наши имена. Я представлял, как оставляю автографы на груди юных тёлочек, а паровозик прокатывается по ним. Автографов у него, конечно, не просят, потому что я звезда первой величины, а он — дополнение к моей персоне. В какой-то момент паровозик узнал про мои мечты и стал внушать мне, что мне надо заняться карьерой. Он полагал, что я многого достигну. «Послушай The Velvet Underground, почитай Кроули — развивайся, мудло! Или ты хочешь всегда быть неудачником?» — ругал меня он. В Англии есть такая традиция — когда мальчику исполняется 16 лет, он может класть свой любимый паровозик уже не в шкаф для игрушек, а к себе в постель. Первый мой сексуальный опыт, как у всякого нормального английского ребёнка, случился с паровозиком. Это связано с тем, что Англия была одной из первых стран, где развилась промышленность и строились первые железнодорожные дороги. Паровозик помог мне осознать себя как мужчину, но, к сожалению, ввиду того, что я был худ и некрасив, я решил спать с мужчинами. Когда мы с паровозиком переехали в один католический пансионат, мне пришлось скрывать от него своих любовников. Я боялся, что он будет ревновать или просто не воспримет меня таким, какой я есть. В конце концов, это вылилось в серьёзный невроз, и я больше не мог быть мужчиной. Мне пришлось переодеваться в женщину. Паровозик постоянно меня обвинял в моей необразованности и заставлял читать его любимых авторов — Кроули, Берроуза. «Я не буду их читать! Они слишком промышленны! Ты хочешь из меня сделать себя! Сука!» — ругался я с ним, но всё было впустую. Он был с диктаторскими замашками. Как-то я привёл одного мужчину к себе домой, родом из России, звали его Сашей. Саша Солженицын. Паровозик нас застал и устроил настоящий скандал. А когда паровозик узнал, что Саша писатель, он сразу стал подтрунивать над ним. Мол, настоящие писатели — это Берроуз и Кроули, а все остальные — бездари полоумные. Саша оскорбился и предложил дуэль на париках английской королевы. Началась пиздилка. Когда паровозика Саша смертельно ранил париком королевы в паровой котёл, я заплакал и убежал на улицу, чтобы не видеть смерти своего лучшего друга. Потом Саша нашёл меня на улице и обнял, сказав, что заберёт меня в СССР. Я отказался от предложения Саши и долго плакал ещё дома, ну а потом решил последовать совету паровозика и начал усиленно читать Берроуза и слушать The Velvet Underground. Подростковый период — очень сложное время».

Амаяк Акопян про жизнь: «Самое сложное в российском шоу-бизнесе — это выжить. Ибо шоу-бизнес в современном мире, особенно в России — это и политика, и религия, и искусство. В девяностых прошлого столетия я пережил глубочайший творческий кризис. Дело в том, что я мечтал стать вторым Жаном Кокто, думал писать пьесы, романы и стихи. К сожалению, мало кто оценил тогда мою гениальность и мне пришлось маргинализироваться, чтобы выжить. Я разводил братков в вагонах поездов, играя с ними в карты. Иногда меня пиздили, но часто удавалось убежать, скрывшись в дымовой таинственной завесе. Жизнь должна быть похожа на таинственный сон, так полагал Жан Кокто, и я с ним соглашаюсь в этом тезисе. Как-то в поезде мне повстречался странный персонаж, какой-то англичанин. Женственный, улыбчивый и обаятельный. Представился он как Дженезис. Я его для простоты называл Женей. Женя, по его словам, был музыкантом. Ехал на свой первый концерт в России. Я тут же предложил ему сыграть в карты, надеясь ободрать беднягу до нитки. Вначале я даю человеку выигрывать, чтобы он поверил в свои силы и вошёл в азарт. Потом постепенно закручиваю гайки. Но Женя каким-то непостижимым образом выигрывал у меня каждую партию. Я мухлевал, подтасовывал, но ничего не менялось. Я решил, что передо мной более опытный шулер, чем я, который так профессионально играет роль наивного иностранца. В конце концов, я решил перейти к проверенному методу — напоить свою жертву и стащить с него вещи, а потом выйти на следующей остановке. Но и это не работало — Женя пил и пил, но абсолютно не пьянел. В отчаянии я решил пойти на крайние меры. Я предложил ему переспать со мной, а когда он уснёт, по моему плану, я обчищу его и убегу. Но и тут Женя проявил свою непреклонность и ответил мне в резкой форме, что не спит с мужчинами и пидоров за людей не считает. В безысходности я отхлебнул водяры и сказал свою любимую в детстве считалочку: «сим-салабим, ахалай-махалай!», чтобы как-то поднять себе настроение. Женя почему-то среагировал на это и попросил повторить считалочку. Я повторил. Он зачем-то полез в свою сумку и выудил из неё какое-то разноцветное лохмотье. «Это моя концертная одёжка. Попробуй — одень», — сказал он, и я согласился, заинтригованный происходящим. «Тебе очень идёт. А теперь скажи ещё раз эту считалочку», — он улыбнулся и внимательно посмотрел на меня. Я проговорил её ещё раз и попытался на этот раз сделать это более артистично, и Женя зааплодировал. «Тебе нужно выступать на сцене. Мне кажется, у тебя талант», — сказал Женя, и мы продолжили бухать. Когда я доехал до своей остановки, Женя сказал, что его одёжку я могу оставить себе, мол, она мне пригодится. Выйдя из вагона, я залез в карман, чтобы достать паспорт, но не обнаружил ни паспорта, ни денег. Я проверил другой карман — там тоже ничего не оказалось. Поезд уже тронулся — я побежал за ним, но не смог догнать. А в окне мне улыбалась рожа этого упыря, так ловко спиздившего у меня всё, что имелось. После случившегося я оставил мелкий бандитизм и решил последовать совету Жени – начал выступать на сцене. А что мне ещё оставалось делать?»

Дэвид Линч и Coil: «Я часто плачу от своих фильмов. Это происходит как-то само собой. Они трогают меня, по-настоящему трогают. Именно поэтому я их и снимаю. Но есть ещё одна причина, почему я делаю кино. Это музыка. Я обожаю музыку. Ещё больше я люблю, когда она звучит в кино. Недавно мой сын дал мне послушать очень интересную группу под названием Coil. Насколько я понял, они играют в индустриальном стиле. Очень самобытный коллектив. Сын поведал мне, что основные участники этого проекта уже умерли. До этого я слышал что-то о Coil, но всерьёз не интересовался, пока не услышал песни, выбранные моим сыном. В тот же день я купил бутылку виски и отправился в свой загородной дом, предварительно забросив несколько их альбомов на плеер. Я там часто медитирую или просто отсиживаюсь, когда мне тошно общаться с человечеством. Я поставил Coil на всю громкость, на которые способны мои колонки, и уединился в гамаке на улице с виски. День клонился к концу, и я ждал живописного заката. Изрядно выпив, я почти начал засыпать, как вдруг услышал, что кто-то позвонил в домофон у ворот. Это были соседи. Семейная молодая чета. «Мистер Линч, извините, что мы вас побеспокоили, скажите, вы не можете зайти к нам на минутку?» — «Эм. Ну, я немного занят. А что случилось?» Они как-то странно переглянулись и сказали, что это очень важно, что объяснят на месте. Мне нечего не оставалось, как пойти с ними — вдруг у людей какие-то проблемы, при решении которых я действительно им чем-нибудь помогу. Оказавшись в их просторном доме — они были достаточно обеспеченной семьёй, — я присел на диван. Голову немного мутило от выпитого. «Дэвид, скажи, как это случилось?» — обратилась ко мне Лаура, так звали жену Джона, фамилию я не мог почему-то припомнить. «Что случилось? О чём речь?» — недоумённо ответил я, подумав, что они шутки ради устроили этот переполох, дабы вытащить меня из моего дома. «Мы не знаем, что и делать. Ведь часть вины ляжет и на нас». Я решительно не понимал, что происходит. Если это шутка, то весьма нелепая. А если они всерьёз?.. «Давайте так. Вы мне дадите подсказку, а я расскажу вам, что случилось», — подмигнув, предложил я, надеясь таким образом развеять эту тягостную атмосферу и остановить эту несмешную шутку. «Пройдёмте со мной, Дэвид», — как-то испуганно протараторил Джон и направился на верхний этаж. Я последовал за ним, а Лаура осталась внизу. Мы прошли по тёмному коридору и встали у двери. Джон отворил её и отошёл в сторону, указывая мне рукой внутрь комнаты. Я вошёл и невольно вскрикнул. На полу лежал Квентин Тарантино. Из его рта текла пена с кровью. «Боже мой, вызовите скорую!» — сказал я Джону, уцепившись рукой за дверь. «Какая скорая помощь? Вас же посадят!» — неожиданно выпалил Джон. «Что вы такое несёте? При чём здесь вообще я? Откуда здесь взялся Квентин? Что вы с ним, мать твою, сделали?» Джон лукаво улыбнулся и ответил: «Вы были здесь. Мы вышли с женой. Тарантино попросил нас оставить вас один на один. Вы решали, кому достанется музыка Coil для следующего фильма — вам или ему. Потом мы вернулись, вас и след простыл, а в комнате обнаружили это!» — Джон резко указал пальцем в сторону, я автоматически обернулся, но вместо Тарантино увидел двух людей, с очень и очень знакомыми мне лицами. Это был Стэнли Кубрик и Федерико Феллини. У обоих в руках было по мотку киноленты. Чуть отвернувшись в сторону, я увидел Тарантино. В руке он держал такой же моток киноленты. Тарантино открыл рот, но из него полилась белая пена и кровь. Он упал и начал биться в судорогах. «Видите ли, мистер Линч, — заговорил Феллини на чистом английском, — вы не очень понимаете, в какую игру решили сыграть. Вас называют самым великим режиссёром современности, но сами вы понимаете, что именно вы режиссируете?» — «Иногда», — ответил я. «Позвольте мы вас познакомим с тем, кто вам объяснит, про что вы снимаете свои киноленты», — сказал Феллини и отошёл в сторону, из-за угла вдруг вышел абсолютно незнакомый мне человек и приветственно улыбнулся. Это был немолодой крепкий мужчина с усами. «Здравствуйте, Дэвид, — лукаво он протянул мне руку, — у меня к вам есть несколько, скажем так, вопросов». Я не понимал, кто это и его интонации в голосе мне не нравились. «Меня зовут Никита Сергеевич Михалков, и я вам кое-что должен объяснить», — проговорил незнакомец и многозначительно переглянулся с Феллини и Кубриком. Кубрик и Феллини растянули свои ленты и петлёй набросили их на мою шею. От боли я упал на пол, но Кубрик и Феллини держали ленты так, чтобы лицом я был направлен в сторону Никиты Сергеевича. «Если ты ещё раз, сука, что-то снимешь, я тебя порву на части. Я ясно выражаюсь?» — грозно, но в тоже время спокойно проговорил Никита, приблизившись ко мне лицом. «Да кто вы такой, черт вас побери? Что здесь вообще происходит?» — вопил я от отчаяния. «Теперь второе. Следующий фильм под Coil снимать буду я!» — приказным тоном проговорил этот Михалков и отошёл к окну. Я чувствовал, что ленты вокруг моей шеи сжимаются всё слабее и слабее, но почему-то воздуха было всё меньше и меньше, я куда-то проваливался, словно падал… И вдруг… Я увидел, что я нахожусь дома, рядом со мной сын, а в руках у него какой-то диск. «Папа, это такая группа английская. Называется Coil. Хочешь послушать?» — сын вставил диск в ноутбук и вопросительно посмотрел мне в глаза. «Господи, нет, нет, НЕТ! Ты знаешь, сын… эээ… Я лучше послушаю старого доброго Стравинского. Или Хукера…»