Прогресс начался, когда то, что стало человеком, осознало: «Я есть». А деградация началась, когда человек осознал, что всё что угодно может быть превращено в игру. В том числе и — «я есть». Игра в какой-то момент обретает новую — потустороннюю — ценность: она становится ценной сама по себе, она становится субъектом. В игре исчезает «кто», и вновь является «что». Человек возвращается обратно — в ситуацию до твёрдого и решительного «я есть». Человек деградирует, в нём больше нет уверенности — человек больше не может сказать со всей силой «я есть». Ибо он знает игру, и в этом теряется его бытие. Игрок не жилец точно так же, как актёр не персонаж.

Таким образом, мы вновь возвращаемся до осознания: «Я есть». Туда и тогда, где и когда существует «что», а не «кто». И посему действительно: функция определяет субстанцию.

Субстанция

«Кто», исчезнув, оставляет/возвращает «что», некую пустоту, в которой может зародиться «кто», то есть функцию. Ибо только в функции пустое, по определению не имущее, лишённое субстанции, субъектности, может проявить себя. Пустое не существует вне этого — вне функции. Бывший человек, ныне «что», чахнет, не находя себе применения, развлечения, увлечения — игры. Суть некой занятости. Посредством занятости счастье можеть быть найдено в бывшем человеке, ныне «что», когда бывший человек занят настолько, насколько хватает времени, да и больше.

Больше

Знакомо ведь: «Почему в сутках не 40 часов!» Сказано: «А это общеславянская проблема быдланов. Они не могут жить в тишине. Им подавай какую-то хуйню и погромче — потому что они боятся остаться с собственной звенящей пустотой в черепе наедине«, — в ответ на вопрос о причине того, что из каждой дыры и ларька, в любом кафе и магазине играет музыка. Что, в сущности, есть игра? Опустошение. Как посредством игры уходит (исчезает) время, так посредством игры уходят (исчезают) умения. Например, «Мяч теперь на стороне оппозиции» или «Ход за властью» — когда так говорят, знайте точно, справедливости нет и не будет.

Опустошая умение налаживать общественную жизнь наилучшим, справедливым, образом, — другими словами, играя, — субъекты не замечают, как становятся бывшими субъектами, не замечают, как властные действия превращаются в процедурные махинации, как интриги превращаются в пакостничество. Политический акт в таких условиях неминуемо деградирует в политический жест. Процесс — в спектакль. Субъект — в роль. «Кто» теперь — «что». Это — корень политического зла.

Зло

Момент начала политической игры суть момент исчезновения справедливости. Точнее говоря, умения явить собой справедливость — ей необходимо лицо. Нужен субъект. А он деградировал. После исчезновения справедливости место справедливости занимает «благочестие». Некие приличия, соблюдая которые, уже не субъект и потому индивид может рассчитывать на благость ему по чести. Вот тогда начинается «каждому своё» — «Jedem das Seine«. Это — истощенье преданности и доверия и начало великой смуты*. Что, в политическом плане, и составляет нашу современную жизнь.

Жизнь

Собственно в этом стоит искать объяснение той силе, с которой всеохватывающая корысть, Патриотизм Из Каждой Щели и Вызовы Новой Эпохи (от террористов и пиратов до Невиданного Кризиса и Повальной Бездуховности) захватывают, так называемых, «политических деятелей». Они, мастера процедурных махинаций, пакостничества, жестов, спектаклей, ролей — мастера игры в политику — кровь из носу нуждаются в какой-то хуйне и погромче, потому что боятся остаться наедине со звенящей пустотой вместо реальной политики наедине.

So does the pain.

Так же с любым другим умением, которым наделено то или иное двуногое прямоходящее разумное существо. Прежде всего, с умением жить. Жизнь ценна сама по себе как таковая только тогда, когда она — игра, когда она — субъект, а не живущий. Когда субъект — живущий, а не жизнь, жизнь ценна при некоторых условиях, с оговорками, но не сама по себе как таковая, а значит, она не игра. Ибо суть субъектности — в неподчинении, в непризнании обстоятельств. Человек отличается от кошки или рыбы тем, что восстаёт против тирании природы. «Кто» утверждает: я есть. А это значит, я требую. А если я требую, значит, понимаю, что есть нечто ценное, по крайней мере, нечто ценнее, без чего жизнь — жизнь в кавычках, эрзац жизни, проще говоря, ерунда.

Ерунда

«Что» всё ещё может утверждать: «Я есть». Но это ни в коем случае не «я требую», это — «я беру». О «что» нельзя сказать наверняка, подчиняется оно или не подчиняется, не признаёт или признаёт, восстаёт или не восстаёт. Это может быть похоже на что угодно. Лишь бы создавало возможность брать. Причём всякое «брать» лишено всякого «давать», потому что «давать» — это сугубо потустороннее для «брать», но такое, как отражаемое для отражающего: «A mirror can reflect everything in the world, but can you manage to reflect a mirror? A mirror itself cannot be reflected«. «Требую» же содержит в себе и «брать» и «давать», если «давать» в «требую» отсутствует, то это не столько «требую», сколько эвфемизм для «беру». Таким образом, «кто» наделяет и наделяется. «Что» — только наделяется. «Что» всецело зависит от того, в чём обитает. «Кто» наделяет зависимостью от себя то, в чём обитает. «Что» играет роль, и роль — субъект, и «что» нуждается в верности этой роли, ибо измена роли оставит «что» наедине с собственной звенящей пустотой. С жизнью, которая опустошилась в игре.

Игра

Роль требует. Роль требует декораций. Роль требует публики, зрителей. Роль требует похвалы, эмоций. Роль принадлежит пьесе. Это означает стяжательство. Это означает движение по социальной лестнице вверх — чем выше, тем больше публики, зрителей. Это означает жажда признания; взаимодействие алчности и уныния, которое подразумевает усиление стимуляции — алчу, унываю, преодолеваю уныние тем, что алчу иное или иначе, унываю и так далее. Это, в конечном счёте, означает судьбу.

Бывший человек — совсем не животное. Кит таков, а не играет. Бывший человек играет и потому таков. Бывший человек, вот именно что бывший. Когда бывший — не важно. Где бывший — не важно. Кем бывший — вот что важно. Если нет никакого «кем», то как может быть для бывшего человека какое-то «я есть»? Ибо это «кем» суть функция, а значит, субстанция. Та самая хуйня да погромче, скрывающая страх остаться наедине со звенящей пустотой вместо того, на что указывает вся человеческая культура («палец, указывающий на Луну«). А на что она указывает?

Указание

«Кто» отвечает. «Что» не ебёт этот вопрос. «Что» ебёт только «кем». Обеспокоено «что» только тем, как бы сыграть то самое изначальное «я есть», чтобы посредством «кем», функции, обрести субстанцию, субъектность. Это — колесо. Бесконечный круг. Начиная играть «я есть», утрачиваю субъектность и попадаю в зависимость и вынужден играть «я есть», чтобы обрести субъектность и избавиться от зависимости. Таким образом, субъектность не обретается более НИКОГДА.

И вот прелесть Паланика в том, что он, во-первых, как никто, умеет засорить голову деталями, о которых читатель и не догадался бы — от того, как заделать зубной пастой дырку в стене от выстрела, до того, как обрести щедрого покровителя, поперхнувшись в ресторане.

А во-вторых, он, как никто, умеет выискивать такие повороты сюжета, которые нарочно не придумаешь — от того, как погибнуть в результате удара распятием меж бровей во время порочного ралли на свалку, до того, как забеременеть от чего-то там из крайней плоти святого.

Причём Паланик остаётся всегда в границах стереотипов, которыми оперирует мышление человека глобального — обывателя западной цивилизации. Это великолепно с технической и коммерческой точек зрения. Но это — игра. Восхитительная интеллектуальная игра. Посредством которой данное ему умение, незаурядный интеллект (и это ещё мягко сказано), опустошается в ничто, в подвид суеты — баловство, развлечение. Это антогонистично Хаксли и Оруэллу, Лао-цзы и Платонову, Троицкому и Кормильцеву, Булгакову и Сент-Экзюпери.. то есть всему тому, что мне дорого.

Я прям страдал на этом «Удушье«. Как «Yes Man» — хипстерское утешение заштампованным двуногим, так «Удушье«, и вообще Паланик — артхаузный протез интеллекта стерилизованным двуногим. Фиктивно-демонстративный продукт.

С другой стороны, не сходил бы на этот фильм — так бы и не понял, что ещё шаг влево, шаг вправо, шаг вперёд, шаг назад — и я или бывший человек, или городской сумасшедший.

* Дао-дэ Цзин, 38:

«Высшее совершенство не хочет совершенства,
Вот почему в нём есть совершенство.
Низшее совершенство хочет совершенства,
Вот почему в нём нет совершенства.
Высшее совершенство ничего не делает и не имеет на то причин.
Низшее совершенство действует и имеет на то причины.
Высшая человечность действует, но не имеет на то причины.
Низшая человечность действует и имеет на то причины.
Высшая справедливость действует и имеет на то причины.
Высшее благочестие действует, и, если отклика нет,
Оно засучит рукава и принудит к покорности.
А посему:
Когда утратили Путь, появилось совершенство;
Когда утратили совершенство, появилась человечность;
Когда утратили человечность, появилась справедливость;
Когда утратили справедливость, появилось благочестие.
Благочестие – истощенье преданности и доверия и начало великой смуты.
Знать наперёд – это только цветочки Пути и начало невежества.
Вот почему великий муж находит приют в глубоком и не живёт мелким,
Он пребывает в корне и не живёт цветочками.
Он не принимает второе и берёт первое».