Иногда Сид отвечает непосредственно на поставленный вопрос. В основном его ответы фрагментарны, напоминают поток сознания. После Pink Floyd, Сид выпустил два альбома. Особенно он хвалит второй, «The Madcap Laughs«. Его песни простые, лиричные, сюрреалистичные, полные мечтательно переплетенных образов, отрицающих традиционный анализ.
До Pink Floyd, Барретт посещал художественный колледж. Он до сих пор рисует. Безумные джунгли из жирных клякс, иногда просто линии. Его любимая работа — белый полукруг на белом холсте.
Сейчас Сид Барретт славится тем, что живет за закрытыми дверьми: целыми днями отказываясь встречаться с кем-либо. В последние месяцы его работы с Pink Floyd, он часто выходил на сцену и весь концерт играл не больше двух нот. В подвале, где он проводит большую часть времени, его окружают картины и пластинки, усилители и гитары. Здесь, под землей, он чувствует себя в безопасности. Как персонаж одной из собственных песен.
«Я исчезаю, стараюсь ни с чем не сталкиваться. Я иду по дороге, ведущей назад. В основном я просто трачу время впустую».
«Я много хожу пешком. По восемь миль в день. Должно быть заметно. Только не знаю, в чем. Извините, если я говорю немного бессвязно. Сложно представить, что кто-то мной интересуется. Но, знаешь ли, приятель, я абсолютно в здравом уме».
«Я полон пыли и гитар».
«Я ездил на гастроли с Джимми Хендриксом, мы с Линдси (его бывшая девушка) садились сзади, Хендрикс — спереди, и он снимал нас на камеру. Но мы с ним никогда по-настоящему не разговаривали. Так все и было. Очень вежливо. Он был лучше, чем думали люди. Но очень стеснялся своей застенчивости. Иногда сядет в гримерной с телевизором и никого не пускает. Хендрикс был идеальным гитаристом. Когда я был помладше, мне только этого и хотелось. Научиться играть на гитаре и скакать от радости. Но этому мешало слишком много народу. Все шло слишком медленно. Игра на гитаре. Общий темп. Я прирожденный спринтер. Проблема в том, что, поиграв несколько месяцев в группе, я так и не смог до этого додуматься».
«Если я выгляжу расстроенным, то это из-за того, что я ужасно разочаровался в работе. Дело в том, что я целый год ничего не делал, только болтал, объяснялся со всеми подряд. Но, с другой стороны, не работая, начинаешь мыслить теоретически».
«Я бы хотел разбогатеть. Иметь много денег — на материальные нужды и чтобы покупать еду для всех моих друзей».
«Люди, поющие собственные песни, скучны».
«Это моя новая двенадцатиструнная гитара. Я к ней только привыкаю. Вчера ее отполировал. Никогда не ощущал такую близость к гитаре, как с той серебряной, зеркальной, которую я все время использовал на сцене. Я поменял ее на черную, но никогда на ней не играл».
«Мне двадцать пять, и я беспокоюсь, как бы не постареть. Я не всегда был таким интровертом. Я считаю, что молодежь должна как следует развлекаться. Но у меня почему-то не выходит».
«Вы розы видели? Столько оттенков! Я больше не принимаю ЛСД, но говорить об этом не хочу. На самом деле, и сказать-то нечего. Наверное, обо мне сложно говорить. У меня очень особенная голова. И в любом случае, я не тот, кто вы думаете».
после смерти Сида Барретта
Сестра Роджера ‘Сида’ Барретта, Розмари: «Он не мог понять продолжающийся интерес к далеким годам Pink Floyd, и был, чересчур, поглощен своими мыслями, чтобы тратить время на поклонников».
«Детьми мы спали в одной спальне, ночью он вскакивал с кровати и дирижировал воображаемым оркестром. У него всегда было экстраординарное мышление, граничащее с аутизмом или синдромом Аспергера. У него был редкий талант к разработке двусмысленностей в языке; он был весьма продвинут в синестези – способности «видеть звуки и слышать цвета», — которая оказала огромное влияние на его музыку в психоделической фазе».
«Будучи артистом, подписавшим контракт с лейблом, он находился под большим давлением. Оказалось, что слава – это палка о двух концах, приходилось изо всех сил сопротивляться коммерческим запросам компании. Он работал на износ. Между январем 1966, когда группа стала профессиональной, и январем 1968, Сид сыграл 220 концертов только в Великобритании, не говоря о выступлениях на радио, сочинительстве, записи и сопродюсировании. Такой стресс может, кого угодно довести до нервного кризиса. А Барретт тем временем еще и с энтузиазмом принимал любые доступные наркотики, что могло послужить толчком к беспокоящему поведению. С 1981, когда он вернулся из Лондона в пригород родного Кембриджа, получил обратно имя Роджер, и стал жить в скромном частном доме своей матери, с ним происходило нетвердое, но значительное улучшение».
«Большая часть его жизни прошла скучно, нормально. Он заботился о себе, присматривал за домом, копался в саду. Он бывал в магазинах, в основном ездил туда на велосипеде, и проводил часть дня с их хозяевами. Заходил и в магазины DIY (do it yourself), такие как B&Q, за деревом, которое приносил домой и мастерил потом всякие вещи для дома и сада. Вообще-то он не был мастером на все руки, всегда посмеивался над своими стараньями, но ему все это нравилось. Потом — кухня. Как и всем, кто живет один, ему иногда надоедало готовить. Но вот карри ему удавалось совсем неплохо.
Когда Роджер работал, он любил слушать джаз: Телониуса Монка, Джанго Рейнхардта, Чарли Паркера и Майлса Дэвиса — их он любил больше всех, всегда находил в них что-то новое. Он потерял интерес к поп-музыке уже давно.
Что касается телевидения или радио — у него их вообще не было; он не хотел тратить на них силы. Ему и так было чем заняться. Он очень много читал об истории искусств; даже написал об этом не публиковавшуюся книгу. Я ее не читала, сейчас это было бы слишком грустно. Но тогда он был чересчур захвачен своими мыслями, не хотел, чтобы его отвлекали.
В свободное время он тоже мог чем-нибудь заняться. Он увлекался фотографией; иногда мы вместе выбирались на море. Довольно часто он в одиночку ездил на поезде в Лондон смотреть большие художественные выставки. И еще он любил цветы. Регулярно совершал поездки в ботанические сады Anglesey Abbey полюбоваться георгинами. Но, конечно, основной его страстью было рисование. Роджер работал во множестве стилей, хотя после импрессионистов никого не одобрял. Можно сказать, он создал собственный вид концептуального искусства. Он мог сфотографировать какой-нибудь цветок, а потом написать большой холст с фотографии. Потом он фотографировал саму картину, перед тем как ее уничтожить. Это, кстати, было его типичное отношение к жизни. Что кончено, то кончено. Нет смысла возвращаться. Вот почему он избегал встреч с журналистами и поклонниками. Он просто не мог понять их интерес к тому, что случилось давным-давно, не хотел из-за них прерывать свои размышления. В какой-то момент он и я перестали обсуждать те смутные времена. Мы оба знали, что мы думаем, и больше тут добавить нечего. Легче было притворяться, что ничего никогда не происходило, мы просто вычеркнули это».
«Возможно, Роджер был несколько самолюбив, во всяком случае, самодостаточен. Но когда люди называют его отшельником — это просто отражение их собственного разочарования. Он знал, чего они хотят, но вовсе не желал им этого давать».
«Роджер был уникален; не было слов, чтобы описать его, и они стали клеить на него ярлыки. Посмотрели бы они на него, когда он общался с детьми. Его племянницы и племянники, просто дети с улицы – с ними-то он находил общий язык. Он мог долго разговаривать с ними, играл словами; дети инстинктивно такое понимают и ценят, а взрослым это иногда недоступно».
«Он не следил за модой; просто покупал то, что ему нравилось, но при этом любил выглядеть презентабельно. Одежда у него всегда была чистая и выглаженная. Если у него и были навязчивые идеи, то вот это оно самое и есть».
«Он мог по-разному проявлять свою индивидуальность — посторонние люди могли прийти в замешательство; но внутри он был твердый как камень. Присматривать за ним было делом ответственным, но это никогда не было бременем».
by Антон КОРАБЛЕВ. Благодарим редакцию русскоязычного сайта о Pink Floyd за помощь в подготовке материала.
