Фильмы Яна Шванкмаера — клубок запутанных историй об одиноких людях находящих радость и вдохновение в нетривиальных способах самоудовлетворения. В «Конспираторах удовольствий», почтальонша перед сном заполняет носовые и ушные отверстия хлебными катышками; продавец создаёт автомат, воспроизводящий тактильные ощущения от соприкосновений с желанной телеведущей; полицейский конструирует своеобразные щётки с множеством гвоздей, иголок, лезвий, чтобы наслаждаться от их приятного покалывания; мужчина средних лет каждодневно покупающий порножурналы, а потом делающий из них большую куриную голову. Все они тщательно скрывают свои тайные потребности и фантазии. Режиссёр не утруждает себя разъяснениями причин подобных отклонений. Каждый из героев здесь, не более чем архетип отдельного комплекса, в большей или меньшей степени присутствующего во многих из нас.
Влияние его работ по-прежнему остается бесспорным для многих мировых гениев кино — от Тима Бертона до братьев Куай. К 1982 году с короткометражной лентой «Возможности диалога» его непревзойденный стиль — смесь пластилиновой анимации с приемами гиперреализма — достиг апофеоза.
Центральные темы в творчестве Шванкмайера — страх, боязнь замкнутых пространств и сопровождающая все его работы тема внешней манипуляции — навеяны личными фобиями и общественно-политической ситуацией в социалистической Чехословакии.
Ян Шванкмайер обмолвился однажды, что кукла для него не просто игрушка, не бездушный реквизит — она объект во многом сакральный, рукотворное существо, в котором брезжит какая-то потаенная жизнь: «Куклы вросли в мое сознание, стали частью персональной мифологии. Я возвращаюсь к ним вновь и вновь, потому что чувствую тайную связь этих фигурок с потусторонним миром. Обращаюсь к ним за защитой, когда нависает беда. Создаю самодельных големов — чтоб они охранили меня от погромных атак реальности».
«Я действительно считаю главным дефектом цивилизации ее утилитаризм – то, что она не смогла отвести достойное место в обществе присущей человеку иррациональности, и поэтому иррациональное, которое невозможно подавить, продирается на свет божий в виде абсурдности. Таким образом, возникает, по определению Маркузе, «одномерный человек», единственной идеологией которого становятся деньги, а единственной нитью, связующей его с миром – прагматизм. Конечно, существуют и альтернативные пути развития, и всегда будут существовать – доказательством этого являются мировые цивилизации, которые испортила и развратила цивилизация христианская или, если угодно, атлантическая. Смешно говорить об этой цивилизации, как о чем-то возникшем естественно, как на единственно легитимную, как на лучший из миров. Прошлое этой цивилизации – жестокое и кровавое, в ее основе — жестокие репрессии и гнусные манипуляции. Мне кажется, что эта цивилизация недостойна жалости. Если согласиться с тем, что человеческое счастье – главная жизненная ценность, я не вполне уверен (и не только я, разумеется), что человечество, шагнув на путь цивилизации, не совершило роковую ошибку, за которую заплатит своим существованием, как вид. Всегда действовало правило: в доживающей свой век цивилизации (а доживающей будет всякая цивилизация, потерявшая духовное измерение) присутствуют ростки новой. Настало время приступить к их поискам».
Jan Svankmajer’s in Prague Castle
«Сказка Эрбена бесспорно содержит дидактическое поучение: она учит детей не быть обжорами в прямом и переносном смысле слова. Но мы знаем, что народные сказки – это пересказ древних мифов. А меня интересует миф о бунте человека против удела, данного ему природой, трагический масштаб этого бунта – вот что меня интересует, а не дидактическое поучение Эрбена. По-моему, миф о Фаусте, миф об Адаме и Еве – аналоги «Полена»».
«Время, в котором мы живем, принуждает поэта занять наступательную позицию – только так он может сберечь цельность своего мира. Потому мистификация и юмор (а вовсе не лирика) являются для меня наиболее предпочтительным оружием».
«Если я говорю о трагических масштабах бунта против природы, это вовсе не означает, что я этот бунт осуждаю. Более того, я полагаю, что без постоянного бунта против внешней и внутренней предопределенности нельзя прожить достойную, то есть свободную жизнь. Надо только всегда помнить об этой амбивалентности, о том, что нет ничего «одномерного». Меня раздражает этот постоянный и однозначный оптимизм, взывающий к прогрессу (при этом имеется ввиду только прогресс в сфере повышения производства, а тем самым и потребления и увеличения прибылей), который нам вдалбливает в головы наша цивилизация, согласной которой старость, смерть, трагическая судьба, несчастья и напасти являются прерогативой неспособных или невезучих, а в обычной жизни всего этого будто бы нет, а если и есть – так только чтобы пощекотать нервы, прежде чем уснуть, сидя у телевизора».
«Я считаю, что все большие романтические движения, в конце концов, разбились и рассыпались, но это отнюдь не умаляет их величия. Сюрреализм, как романтизм двадцатого века, хотел изменить мир (Карл Маркс) и изменить жизнь (Артюр Рембо). Мир и в самом деле изменился, да только к худшему. Он, конечно, пошел в другом направлении, не так, как хотели этого сюрреалисты. Сюрреализм меняет жизнь тем, кто попадает под его влияние. Сюрреализм тотально повлиял на искусство второй половины двадцатого века – парадоксально, что сюрреализм к этому и не стремился. И все равно я думаю, что участники сюрреалистического движения, будучи в абсолютном меньшинстве, играют важнейшую роль; во всем мире появляются молодые люди, недовольные, как и мы, состоянием этой цивилизации и ищущие ей альтернативу. Сюрреализм будет необходим до тех пор, пока не сформируется новый романтизм, романтизм двадцать первого века».
подготовил Антон КОРАБЛЕВ
