«Симуляция» является важнейшим термином в словаре Жана Бодрийяра, но это не «ключевой» концепт, и не центральная идея, как часто думают. Данный термин практически исчез из работ Бодрийяра последних двадцати лет или около этого. Однако он действительно играет важную роль в разворачивании идей Бодрийяра и будет детально исследоваться здесь. Концепция отношений между «реальным» и симулируемым, между симулякром и симуляцией, относится к наименее понятой в мировоззрении Бодрийяра; следовательно, необходимо их разъяснение.

«Симулякр» с латыни означает «образ», «подобие» или «сходство». Оксфордский Словарь английского языка подчеркивает материальную природу симулякра, образ как вещь, нечто смоделированное и сконструированное. Бодрийяр теоретизирует над порядком симулякров (множественная форма), исследуя исторические фазы или стадии развития симулякра в современной Западной культуре, начиная с периода Ренессанса и заканчивая настоящем моментом. Вдохновляясь Ницше и Клоссовски, Бодрийяр постулирует симулякр как нечто комплексное и тотальное; каждая вещь является симулякром. Существуют лишь образы и иллюзии; «позади» образов располагаются иные образы; поэтому отсутствует осмысленность в процедуре снятия заключительной иллюзии для демонстрации реальности. В итоге концепт «реальности» является иллюзией как таковой, кроме того эта иллюзия имеет недавнее происхождение. Бодрийяр располагает конструкцию «реальности» в пределах всемогущего симулякра. Идея «реальности» оказалась переменчивой и не постоянной. Она появляется с первым порядком симулякров и присутствует в специфических бинарных оппозициях реальное/нереальное и истинное/ложное. Идея «реальности» достигает своего апогея во втором порядке симулякров, где жизнь, пол, и работа понимаются как сущностные факты, как предельные элементы реальности. После яркого горения во втором порядке «реальность» быстротечно нивелируется и теперь поддерживается лишь симуляцией. Симуляция состоит из закодированных и стереотипизированных означающих, обращенных к иным означающим в симулякре, а не к внешнему референту или «реальности». Симуляция генерирует «гиперреальность», то есть не реальное или нереальное, но семиотический эффект «большей реальности, чем сама реальность».

Используемые Бодрийяром, термины «реальность», знак, иллюзия и симуляция чаще всего ужасно неправильно понимаются. Бодрийяр не утверждает то, что знаки подменили реальность, в силу того, что «реальность» была сгенерирована через знаки. Далее, его мировоззрение не редуцирует все до уровня знаков или симуляций, как по обыкновению считают критики Бодрийяра. Символический обмен продолжает влиять на симуляцию. Бодрийяр упрямо настаивает на двойном, парадоксальном видении, усматривая противоречивый антагонизм в пределах симулякра. В итоге, существуют знаки, упорядоченные законами и семиотическим кодом, и символы (или семиургический материал), не способные к кодированию в силу своей амбивалентности; последние невозможно обменять с экономической точки зрения, ведь они не подлежат порядку стоимости. Существуют знаки, позволяющие аккумулировать значения и накапливать знания, а также «чистые» знаки, очаровывающие и обольщающие, полностью изменяющие или уничтожающие значения. Но теория не заключается в категоризации знаков, как семиотических и символических, или в примитивной локализации феноменов в границах четырех порядков. Представленные различия рассматриваются как абстрактные закономерности, ориентирующие на определенные решения, хотя Бодрийяр при случае и прибегал к подобным категоризациям. Центральным для теории Бодрийяра является странное взаимодействие внутри порядков: полноценного аннулирования или дестабилизации в этих отношениях не существует. Никакой порядок не фиксируется окончательно и ни является стабильным; они не превосходят и не принижаются, но сосуществуют. Каждый предыдущий порядок остается в истории и присоединяется к последующему, создавая еще большую сетку парадоксальных взаимоотношений.

Бодрийяр признает, что его теория – не более чем эскиз. Каждая фаза в схеме Бодрийяра определяется «законом стоимости» или «принципом эквивалентности»; те фундаментальные принципы, посредством которых социальные ценности устанавливаются, обмениваются и функционируют. Бодрийяр дипломатично не обращается к конкретной хронологии трансформаций между порядками, хотя историческое измерение в этой схеме, безусловно, наличествует. В целях экспозиции некоторые исторические даты можно привести, но нужно помнить, что порядки симулякров невозможно выделить в самостоятельные исторические отрезки.

Схема Бодрийяра начинается с Ренессанса, то есть приблизительно с конца пятнадцатого столетия, а именно с нивелированием феодальной системы. Этот период обозначается «первым порядком симулякров». Второй порядок идентифицируется с возрастанием индустриализации, приблизительно с 1750 в Западной Европе, в то время как третий порядок определен как «настоящая эпоха»: постиндустриальное или потребительское общество. Даты «конца» порядков отсутствуют, по той простой причине, что они не приходят к концу (то есть потенциально нон-финальны). Вместо этого каждый порядок добавляется к последующему, при том что энергия или «принцип» старых порядков ослабляются либо подрываются; такая ситуация по мысли Бодрийяра весьма отличается от финалистского Конца. Отсутствие конца при ослаблении общего состояния.

Символический порядок, крайне важный в более ранних исследованиях Бодрийяра, отсутствует в данной схеме, потому что в нем не было никакого закона стоимости. Однако ошибочно считать, символический порядок безвозвратно утрачен как фантазия или воображаемая структура (концепция Лиотара). Бодрийяр заявляет весьма ясно «этот порядок существовал, и это была брутальная иерархия». Бодрийяр утверждает, что древнее египетское общество вызвало фундаментальное разрушение отношений символического обмена, введя понятие бессмертной души. Это произошло бы, постепенно, от 4000 до 2000 лет тому назад. Здесь жизненно важно различать символический порядок как время и место от символического обмена как акта, жеста и социального отношения. Ясно, что символический порядок, культуры, где символический обмен был принципом организации общественной жизни, предшествует Ренессансу на многие столетия, но формы символического обмена наличествуют во всех периодах, соответствующих трем порядкам. Символический обмен, как форма или принцип, является нерушимым, а символический порядок, как образ жизни, давно уже утрачен вместе с феодальными институтами.

Начиная описание каждых по отдельности порядков, Бодрийяр называет первый порядок симулякров Подделкой. Она функционирует через «закон натуральной стоимости» (натуральный обмен), как принцип эквивалентности. Второй порядок симулякров – продукция (индустриальные серии) – базируется на «законе рыночной стоимости», или «экономической меновой ценности». Третий порядок симулякров управляется Кодом (гиперреальностью), или «структурным законом стоимости», где принципом эквивалентности является ценность знакового обмена. Каждый из этих порядков в своем моделировании мира определяется через принцип «общей эквивалентности», позволяя проводить сравнения и классификации, структурировать элементы данной системы. Символический обмен же не обладает никаким принципом эквивалентности и никакого закона стоимости; значения меняемых вещей не могут абстрагироваться от самого процесса обмена и его участников, от конкретного процесса обмена как такового. Символический обмен никогда не завершается, потому что он открывает цепь обязательств, ожидающих выполнения и ответа. Бодрийяр утверждает, что ныне нами двигает четвертый порядок симулякров – рекурсивный или вирусный, – где ценность излучается во всех направлениях, теряя связь с референтом, и где отсутствует любая эквивалентность, и не существует закона ценности.

первый порядок симулякров: подделка

В течение шестнадцатого и семнадцатого столетий буржуазный класс, находясь на стадии становления, демонтировал традиционные неподвижные классы и ограничил развитие феодального строя посредством введения демократического парламентаризма и правовых институтов. Буржуазия ввела беспрепятственное соревнование в плоскости знаков. Процессы означивания и обмена знаками теперь стали неограниченным статусом, рангом, происхождением, а свободный ими обмен обусловил моду на «игру знаков» и повысил потребление.

Мода и конкурентоспособное потребление не могли появиться в символическом порядке, потому что «знаки защищены социальными запретами, которые гарантируют их тотальную ясность и присуждает определенный статус каждому». Всё же символический порядок является чем-то совершенно нереальным, предстает царством непосредственного, однозначного и прямого доступа к истине. Символический порядок, как свидетельствует Бодрийяр, представляет собой грубую консистенцию из структур обменов, вызовов, явлений (маски, танцы, праздники, ритуалы). Знаки, как трансляторы значений, конечно же, присутствуют в символическом порядке, но они окончательно зафиксированы, предопределенны, накрепко прикреплены, связаны, в конце концов. Принципиальным образом стоит отметить, что знаки в символическом порядке не референтные и не произвольные: произвольность знака начинается с того момента, когда Означающее начинает относиться к разочарованному универсуму Означаемого, того общего знаменателя реального мира.

Произвольные знаки – «подделка» (фальшивка), в которой она есть только симулякр символических обязательств. У «подделок» существует «видимость» того, что они «связаны с миром», но таковое качество чересчур абстрактно, так как основано на репрезентации. В подобной установке, мир расположен с одной стороны, а репрезентативный обмен знаками – с другой. Мир и знаки сепарированы, противопоставлены. Они являются качественно отличными вещами: знак и референт. Соответствие между знаком и референтом является делом конвенции (социолингвистического согласования), когда знак «активно» репрезентирует «пассивный» референт, либо объект. Другими словами, расщепление и нивелирование символических обменов становятся причиной качественной трансформации двух сторон новорожденной бинарной оппозиции «мира» и «знаков». Это качественное различие не имеет ни малейшего значения для функционирования символических обменов, или, как следует из нашего размышления, для существования символического порядка.

Широкий диапазон новых явлений и новых социальных практик становиться возможным первому порядку симулякров (подделка). Это была эпоха барокко, театральных зрелищ и расцвета новых течений в искусстве и архитектуре. Бодрийяр акцентирует внимание на использовании штукатурки и художественной методике «обмана зрения» (Trompe-l’oeil), как партикулярных характеристиках того периода. Они и воплощали «Подделку». Штукатурка – термин, употребляющийся со времен итальянского Ренессанса, является своего рода художественным «пластырем», которым по обыкновению покрывали архитектурные поверхности, чтобы получить гладкую форму карнизов и украшений. Trompe-l’oeil, «обман зрения», представляет иллюзию трех измерений в двух, и отстраняя структуру изображения вдаль, как бы в реальности («прямая перспектива»). Каждый из порядков симулякров реконструирует мир, делая его более понятным, контролируемым, управляемым. Подделка в этой реконструкции достигает лишь до уровня «вещества и формы», но еще не до «отношений и структур». Отсюда штукатурка использовалась как своего рода «универсальное вещество», с помощью которого можно было сконструировать любую модель, и которое могло принять любую форму; здесь проявление принципа общей эквивалентности, хотя и в весьма ограниченном виде.

второй порядок симулякров: продукция

Второй порядок симулякров поднимая уровень контролирования, осуществляя попытку ограничения игры видимостей и налагая более высокий порядок эквивалентности. Такое положение вещей достигнуто с помощью индустриального Производства, современного экономического праксиса и лингвистики, референциальной структуры языка, «принципа оперативности». В то время как первый порядок функционирует через общий эквивалент, обусловленный внешним обликом и видимой формой, второй порядок общий эквивалент в классовых или рыночных отношениях: обмен товарами (предметами потребления) в категориях рыночной экономики (меновой стоимости). Индустриальное производство и «серийные» знаки не нуждаются в символическом подкреплении. Далее стоит сказать, что происхождение и референтная основа, как характеристики простых вещей, не имеют никакого значения для предметов массового потребления: «исчезновение оригинала как фундаментального референта эмансипирует общий закон эквивалентностей, то есть предполагает возможность массового производства».

Знаки второго порядка характеризовались, как «серые, унылые, индустриальные, повторяющиеся, функциональные и эффективные», в отличие от знаков первого порядка, кажущихся «волшебными, дьявольскими, иллюзорными, соблазнительными». Второй порядок симулякров является чрезвычайно нестабильным и в действительности эфемерным, потому что он довольно скоро затеняется третьим порядком: «серийное производство открывает дорогу генерации вещей, ориентированных на модель… все формы изменяются с того момента, когда они более не механически воспроизводятся, но задумываются сообразовываясь с их воспроизводимостью… от генерирующего ядра появляется модель».

третий порядок симулякров: гиперреальность

«Гиперреальность… положила конец реальному как референтному, возвеличивая ее как модель». Статус знака вновь трансформируется с действием третьего порядка симулякров: репрезентация подменяется симуляцией. Симуляция отличается от репрезентации, так как Означающее теряет связь с Означаемым (это – умственная конструкция значения), поэтому теперь значения генерируются посредством отношений Означающих («моделей»), а не с помощью классической рефлексии или «внутренних» диалектических процедур. В общем, знаки (или скорее смоделированные Означающие) разъединяются с референтами, ведь у модели отсутствует референт. Даже если утверждать, что «референциальность» суть всего лишь иллюзия, порожденная лингвистическим категориальным аппаратом, в любом случае ситуация повсеместного разрастания Означающих настолько преобразилась, что таковые не нуждаются даже в иллюзорной референциальности.

Например, значение термина «Gucci» определяется через отношения с другими Означающими, такими, как «Prada», «Timberland», «Marks and Spencer», etc. Любой референт, такой, как фабричные предприятия с потогонной системой в Третьем мире, полностью нивелированы (замещены) игрой Означающих: «сексуальный», «шикарный», «клевый», «классная вещь», etc. Подобные конструкции являются моделями, не имеющими непосредственной или стабильной референции. Кроме того, множество Означающих, частично виртуальных или полноценно компьютерно-смоделированных, создаются без соотношения даже с косвенным референтом, либо его обессмысленной вариацией. Большинство из нас знакомо с виртуальным Означающим «Лары Крофт», ведь она симулировалась с образа знаменитости Анжелины Джоли, но в дальнейшем это Означающее, массово растиражированное в цифровой дистрибуции, стало еще ближе подходить к первичному образу, уже подменяя его и соотносясь с ним. И теперь бессмысленно искать «реальный» референт «Лары Крофт» или «Анжелины Джоли»; оба бренда являются смоделированными совокупностями качеств, циркулирующими в корпоративных СМИ и сегменте массовых развлечений. Конечно, «репрезентация» не уничтожается и не перестает быть возможной, в действительности она еще остается доминирующей по всему миру, но Бодрийяр констатирует тот факт, что симуляция становится все более распространенной.

Без устойчивой связи и эквивалентности знака и референта, Означающего и Означаемого, значения (смыслы) становятся в высшей степени неопределенными, к тому же бинарные оппозиции объединяются, трансформируются в противоположную сторону, становясь радикально сомнительными с точки зрения здравомыслия и смысловой однозначности. Бинарные оппозиции, структурировавшие второй порядок, и предусматривающие первичное противопоставление реальности и репрезентации, от которого зависит сама категория «реального», оказываются все более изменчивыми и неопределенными. Бодрийяр приводит лаконичные и несколько повторяющиеся примеры с оппозициями истинного/ложного, красивого/уродливого, искусство/анти-искусство, терапия/анти-терапия. Первичные значения, бывшие некогда стабильными и неизменными, или устоявшиеся категории, включенные в понятия истины, красоты, искусства, вдруг стали текучими и «скользящими». В эпоху симуляции второй или негативный полюс в бинарной оппозиции пытается оживить оппозицию как таковую посредством приближения (схождения) с первым полюсом, а не через классическое противопоставление. Например, индустрия моды продуцирует ныне такие формы модели, каковые ранее казались уродливыми, чтобы произвести новые и альтернативные понятия красота.

В нулевых мы столкнулись с экстремальным стилем «героинщиц»: поношенная, разорванная и грязная одежда опустившихся худощавых «наркоманок».

Подобное приложение модных стратегий тысячи раз опробовано и оправданно, рутинно и тривиально, по той простой причине, что оно защищает содержательность самого принципа «моды» и повышает возможности продвижения «красивого»; в конечном счете, поддержание модной «реальности» увеличивает число вариаций быть производимой и потребляемой.

В другом излюбленном примере, Бодрийяр анализирует психиатрию в частности, и терапевтическую сферу в целом, получившие жизненную инъекцию от революционного течения анти-психиатрии в 1960х и 1970х. Вместо значимого и объективного ослабления психиатрии как отрасли научного знания, критическая аналитика, продуцированная движение анти-психиатрии во главе с Рональдом Лэйнгом, фактически усилила психиатрическую дисциплину, вовлекаясь в ее деятельность и подкрепляя ее изнутри. Критические анализы осуществляли функцию гуманитарной прививки, делая психиатрическую дисциплину более сильной и стойкой к дальнейшим критическим анализам и, так или иначе, более… реальной.

Таким образом, категории бинарных оппозиций осуществляют «тактическую» роль в третьем порядке симулякров, и, в конце концов, перемешиваются и сливаются. Никакой из представленных терминов перестает быть действительно отличным (указывающим на действительное различие); вместо этого, они осуществляют поддержку третьего порядка и актуализируют симуляцию «реальности». Получается, что тактическая деятельность категорий в действительности увеличивает нестабильность и изменяемость значений: энергетика бинарной оппозиции и их акцент на различии ослабляется до полного разряжения, а их воображаемые референты уже не могут быть восстановлены. Другими словами, красота и уродство, искусство и анти-искусство, истина и ложь становится недифференцированными, неопределенными, дисперсными – это момент имплозии. Предстает парадокс: пытаясь упрочить положение «реального» и реальности, знаки вовлекаются в гиперреальность. Как только двойные оппозиции слабеют, утрачивается их отчетливость, «вещь начинает мстить». Вещь уклоняется от попыток кодирования и становится «трансполитической» в лексике Бодрийяра.