Джон МАЛКОВИЧ: «Я ничего не имею против того факта, что ужасные фильмы приносят большие деньги. Беда не в том, что фильм Х принес 300 миллионов долларов, а в том, что фильм Y вообще не был снят, а фильм Z, хоть его и сняли, и гениально сняли, никто не смотрит… Больше меня бесит тот факт, что у людей настолько плохой вкус!» // Джон Роберт ФАУЛЗ: «Подобно многим дочерям богатых родителей — и в прежние времена, и теперь — она не отличалась никакими талантами, кроме общепринятого хорошего вкуса… то есть умела потратить большие суммы денег у портних, модисток и в мебельных лавках. Это была ее стихия, а так как другой у нее не было, она предпочитала, чтобы в эти пределы никто не вторгался»

Сколько людей развелось! Приблизительно 7 миллиардов на этой планете и почти все — угрюмый скот и мусор! Улицы переполнены. Автомагистрали переполнены. Кафе переполнены. Больницы переполнены. Тюрьмы забиты до отказа. Твой любимый парк превратился в террариум, где насекомые друг на друге упражняются в платоническом остроумие. Загородная зловонная свалка превратилась в твой дом. Банкноты обладают людьми (макулатура овладела мусором). Рак, СПИД — синонимы цивилизации. Ежечасно сотни тысяч выродков со вкусом оттягиваются на курортах. Ежеминутно сотни тысяч детей умирают от инфекций и голода, а в это время очередной поп-исполнитель, сошедший с конвейера, дает многочасовые интервью, поражая своими примордиальными жалобами и тривиальным примитивизмом. Тебя еще заботят проблемы мягкотелых деток среднего сословия с богатенькими родителями? О чем вообще может рассказать какой-нибудь клон Энтони Кидиса, кроме как о спрятавшихся венах? Поп-психологи устами телевидения рассказывают, как нужно действовать в ситуации, когда приставы из банка выбивают дверь, в надежде конфисковать как можно больше приобретенного тленного праха. Массовые братания в ток-шоу оканчиваются очередным раундом публичной порки (неизбежной кульминацией становится навозный мордобой мусора с мусором). В социальных сетях – настоящее отребье, спам-образы-людей. Светские рауты – впечатляющий фонтан денег и избранного мусора. Народ красиво отдыхает, называя все это благотворительностью, заботой об экологии, референдумом социальной трансформации, etc. Светские рауты в рамках выставочных пространств собирают огромное количество человекомусора – эрегированный гейзер банкнот, завуалированный под разговоры о состоянии современного арт-процесса. Народ красиво отдыхает, называя все это искусством. Куча долбанного мусора! Люди — это роботы, по схеме (мозгу) которых прошлись наждаком с самого рождения, а они только этому и рады. Они – не только хлам да труха на периферии вселенной, но и кладезь безумия, уродства, идиотизма. Я бы даже отдельно выделил этот нюанс: активно развлекающегося идиотизма, лишенного всякого вкуса. Как утверждает Симона Вейль, если в человеке и есть нечто по-настоящему хорошее, то разве что-то такое, о чем он и сам не подозревает.

Меня, как сумму воззрений, огорчает даже не само количество человекомусора, сколько его качество. Банальность, известная со времен бороды Маркса, — эстетические предпочтения основаны на проведении различий, т.е. эстетические предпочтения мусора в огромной мере служат знаком положения мусора в статусной иерархии мусора. Иерархия страт рождается из сфальсифицированной субъективности, разделенной большинством трусливых недоумков. Покорность раба делает господина господином. Они оба (раб и господин тлена) вовлечены в вечную борьбу за признание, которое, по мнению Гегеля, является двигателем всего исторического процесса. По Гегелю, именно желание получить признание других людей служило причиной борьбы за власть еще в ранних социальных группах, ставших основой последующего деления человечества на классы.

В широко распространенных представлениях об эстетических предпочтениях доминирует то, что один из влиятельнейших левых мыслителей, социолог Пьер Бурдье называет “идеологией естественного вкуса”. По его мнению, разница между “изысканным” и “вульгарным”, “стильным” и “безвкусным” кроется непосредственно в самих объектах. Плохое искусство — действительно плохое, просто понять это способны только люди с определенным уровнем воспитания и образования. Однако, как указывает Бурдье, эта способность распознавать “плохое” вдруг (поистине чудесным образом) широко распространилась. На самом деле, на это способен лишь крошечный процент населения земного шара. И, как вполне убедительно доказывает Бурдье, это умение почти целиком сконцентрировано у членов общества с высоким статусом. Представители низших слоев населения (все как один) имеют скверный вкус, в то время как для среднего класса характерно предпочтение более изысканного, но все же довольно простого искусства. Это основная причина, по которой людям из разных социальных классов трудно находить общий язык. Они не в силах выносить вкусы друг друга. Иными словами, люди, находящиеся на вершине социальной иерархии, открыто презирают все, что нравится людям, стоящим ниже (кино, виды спорта, телевизионные шоу, музыка, etc).

Наличие хорошего вкуса передает ощущение неоспоримого превосходства и определяется в терминах отрицания: неприятие, вызванное резкой нетерпимостью к вкусам других людей. То, что вы смотрите, менее важно, чем то, что вы не смотрите. Условно говоря, имя режиссера\актера является индикатором характера продукта, рупором определенного класса. Если Алехандро Ходоровский – круто и православная боль. Если Джон Даль – вульгарный поп-корн, фу и нельзя. И это, стоит заметить, не господствующее доктринальное мнение, но догматическая истина. Что касается музыкальных вкусов: недостаточно иметь в вашей коллекции несколько пластинок King Crimson, очень важно, чтобы у вас не было дисков старика Бон Джови, который уже 30 лет поет одну и ту же песню. Наличие вкуса означает не только восхищение тем, что считается прекрасным, но также и презрение к тому, что является безвкусным (а также, стало быть, и к тем, кто не способен делать такие различия).

Поскольку вкусы основаны на проведении различий, ясно, что не каждый может иметь хороший вкус. Это концептуальная невозможность. Когда художественный стиль становится популярным (как произошло с Сальвадором Дали в США), он просто понижается в эстетических канонах. Популярность не служит знаком социального отличия. Хороший вкус движется в сторону менее доступных, менее знакомых массам стилей, об этом и пытается рассказать миру Александр Бард, говоря о парадигмальной смене и приходу к власти нетократов: по мере того, как информация становится ключевым товаром новой экономики, а мир тонет в океане хаотических информационных сигналов, все большую ценность приобретает существенное и эксклюзивное знание. Таким образом, хороший вкус — это позиционное благо. Один человек может иметь его только в том случае, если многие другие не будут его иметь.

Артисты разговорного жанра успешно убеждают тебя, что огромные корпорации, производящие тонны мусора, живут в надежде трахнуть твой кошелек или электронный счет, тем самым обрекая конкретно тебя на ложные выводы. Но взглянем на западные 60-е и предположим, что товары действительно служат средством проведения различий, это значит, что их ценность, по крайней мере, отчасти, определяется их эксклюзивностью. Поскольку не все имеют такие товары, то обладание ими дает владельцам возможность ощущать себя членами избранного клуба (сообщества тех, кто понимает) и дистанцирует от масс (тех, кто несведущ). Условно говоря, процессом потребления движет не желание подчиняться и соответствовать, а скорее желание занимать особое положение. Таким образом, конформизм и проведение различий всегда идут рука об руку — человек послушно следует установкам эксклюзивного клуба, чтобы отличаться от черни. Выходит, что ни монструозные корпорации виноваты в сложившейся ситуации, как многим хотелось бы думать, но каждый конкретный айдрочер в отдельности. Они лишь успешно зарабатывают деньги на желание отличаться. Они – молодцы, а ты – трижды трахнутый лопух.

Ценность товара проистекает от чувства превосходства, а также признания со стороны других. Однако когда о товаре расходится молва, и его начинают покупать все больше людей, признак отличия, которым он служил, начинает постепенно размываться. Всеобщая погоня за особым положением обречена на провал — все стараются получить то, что все иметь не могут.

В тех случаях, когда представители высших социальных классов все-таки употребляют «низкие» в эстетическом смысле товары, важно то, что они делают это с иронией. Пусть все знают: они понимают, что эти товары безвкусны. Почему фильмы студии «Трома» имеют такую бешенную популярность среди интеллектуалов, как думаешь? В этом — суть китча. Такое ироническое дистанцирование от низов позволяет пользоваться товарами низшего уровня, в то же время, избегая позора, связанного с их выбором. Дистанцирование позволяет сделать так, чтобы их не перепутали с невеждами, которым нравятся песни Михаила Круга. Потребитель китча, обычно посредством гиперболического стиля, показывает всем, что он «шутит», и таким образом сохраняет чувство превосходства, которое возносит или «эстетизирует» потребляемые им товары. Преодоление границ высокого и низкого стало решительным шагом эстетизации медийного мира, но вот незадача: эстетическое теперь уже ничего не выражает — ни вне человека, ни внутри его.