Фрэнк Синатра был моим любимым певцом, мне очень жаль, что он умер, но больше ничего я по этому поводу не думаю. Вообще, изрекать по каждому поводу концептуальное суждение — значит извращать интеллектуальные функции автора и читателя.
Творчество может быть только анархичным, живущим по законам дарвиновского капитализма, где выживает сильнейший… Я не могу думать быстро, мне нужно два месяца, чтобы додумать мысль и потом изложить ее. Мне не интересна ни последовательность, ни периодичность. Я не стремлюсь воспитывать и формировать аудиторию. Каждый автор имеет право сегодня говорить одно, завтра другое, ошибаться или вообще молчать.
Галстук и ботинки — это разные вещи, но никакого противоречия между ними нет. Если я надел галстук, что же мне теперь, ботинки не надевать? Человек, который читает только умные книжки, не менее ограничен, чем человек, читающий одни газеты… Мой отец, представитель старого поколения и вообще небольшой интеллектуал (он был бухгалтерским служащим и не так уж много учился в своей жизни), всегда говорил мне: читай третью страницу, там много интересного. Для него это чтение было своего рода общением с литературой. Конечно, третья страница, возможно, сейчас смотрелась бы анахронизмом, и все же жаль, что писатель не может больше размышлять в газете о жизни и смерти. Это будет уже не публицистика, а стихотворение в прозе.
Газеты вообще должны забыть о телевидении, а они вместо этого помещают все новости, связанные с ним, на первую страницу.
У нас говорят не о новой книге, а о суете вокруг нее. Или обязательно хотят взять интервью у автора. Но если я уже написал книгу, то с какой стати мне о ней что-то дополнительно рассказывать? Ясно, что об этой книге я расскажу хорошо, и в этом не будет ничего интересного. Вы много видели писателей, которые сказали бы: «То, что я написал, — дерьмо»?
Когда Гутенберг изобрел печатный станок, рабочий класс не бросился подписываться на отпечатанную им Библию. Но через сто лет простой люд уже читал ее именно в этом виде. Вспомните также и Лютера. Несмотря на сплошную безграмотность, его перевод Нового Завета циркулировал во всех слоях немецкого общества XVI века. Я уверен, что нам нужен Лютер Сети.
Мы стремительно движемся в сторону условного 1984 года, где место оруэлловских пролов занимают пассивные, телезависимые массы, не имеющие доступа к Интернету и не умеющие им пользоваться, даже если возникнет в том необходимость. Над ними располагается класс мелкобуржуазных пассивных пользователей – конторских служащих, диспетчеров в аэропортах и т.п. И, наконец, пирамиду увенчивают хозяева игры — номенклатура, в советском смысле слова. Это не класс в его традиционном марксистском виде; в номенклатуру входят как хулиганы-хакеры, так и чиновники с высоким положением. Одно у них общее: знание, обеспечивающее контроль. Наша задача – создать массовую номенклатуру.
Позавчера я просматривал сайты неонацистов. Если целиком полагаться на алгоритм поисковых систем, можно сделать вывод, что степень фашизации зависит от частотности употребления слова «наци». В то время как чаще всего оно употребляется как раз в антифашистских сайтах.
Если бы Маргарет Митчелл попала в Паутину, она написала бы «Поминки по Финнегану». Джойс, можно сказать, всегда пребывал в Сети. И никогда из нее не выходил.
Гипертрофированная публичность началась тогда, когда Кеннеди выиграл выборы у Никсона, опираясь не на свое бесспорное политическое превосходство, а благодаря приятной внешности, резко контрастировавшей с внешностью его соперника, не умевшего даже, как следует, побриться! Раньше, в мире без СМИ, у народа не было контакта со своими лидерами. Люди видели своего короля раз в жизни, когда после помазания на царство он объезжал свои владения и исцелял подданных от золотухи. Но как только политик стал появляться на людях, он превратился в актера. Честному политику сейчас очень трудно самому не быть обманутому системой.
Сегодня самые свежие свои идеи политики представляют на телевидении, а не в парламенте, хотя там они могли бы углубить и лучше аргументировать свои предложения. Здесь и начинается популизм. Отдавая предпочтение общению с прессой, политики сами сводят свои речи к одному единственному лозунгу. Такого рода упражнения стали обязательными. Отказаться от этих методов — значит поставить крест на своей политической карьере. На протяжении всего своего премьерского срока Берлускони постоянно противоречил сам себе, забывая о том, что обещал еще вчера. Но время в прессе несется так быстро, что подобная забывчивость даже поощряется. Именно для того, чтобы противостоять этой тенденции, я на всю свою жизнь остался в университете, ведь это особое место, где у молодежи воспитывают долгую память, неторопливость и чувство исторической хронологии.
При Буше США сделали огромный шаг назад в идеологическом плане. Страшно подумать, ведь всего несколько десятков лет назад, в 1940-х, собираясь воевать с японцами, американское руководство выясняло у антрополога Рут Бенедикт особенности их менталитета. Сейчас они гонятся за величием бывшей британской империи, и не считают нужным беседовать о чем-либо с крупными востоковедами перед тем, как развязать очередную войну на Ближнем Востоке.
Американцам кажется, что мир был создан из ничего, и все предыдущие памятники слова, всю накопленную веками мудрость они считают чисто европейским извращением. Принципы Энциклопедии, то есть совокупности знаний, которая в любом обществе играет двойную роль: сохранение памяти и отсеивание исторических анекдотов, в результате которых для потомков остаются лишь факты, в Америке уже не действуют. Царство интернета, предоставляющего нам доступ к куче, никак не классифицированных, элементов лишь ускоряет потерю исторической перспективы. Однако, избыток информации так же опасен, как и ее нехватка. Борхес показал в своем рассказе «Фюнес — чудо памяти», что можно умереть от гипермнезии, что переполненная память делает жизнь невыносимой.
подготовил Антон КОРАБЛЕВ // published 04/04/2011
